неизвестное об известном

 

Семья Ивана Проханова

 

 

На первой странице книги:

 

«Тому, Кто дал мне жизнь и Кто поддерживает меня до сего дня, и памяти моей дорогой и любимой подруги Анны Ивановны, верного друга и соратника на ниве Божией, отозванной в обитель 31 июня 1919, посвящается эта книга со смиренным духом, пламенной душой и благодарным сердцем».

От автора

 

***

Я решил посетить своего отца в изгнании в армянской деревне Гюрюсы в Закавказье. Это было в январе 1899 года. Во время рождественских праздников я посетил Тифлис и сделал предложение дочери господина Казакова, госпоже Анне Ивановне Казаковой. Мое предложение было принято, и я стал счастливым женихом. Это решение было мною принято после многих молитв. Я просил Бога, чтобы он дал мне не богатство и не красивую жену, но я хотел получить невесту от Господа, как спутницу моей жизни, которая была бы хорошей христианкой со смиренным характером и преданным сердцем. И Господь дал мне жену – добрую христианку, она имела ангельский характер, была очень красивой, богатой и хорошо образованной. Она могла говорить по-английски, по-французски и по-немецки. И ко всему этому она была очень талантливой музыкантшей.

Мы поженились 31 августа 1901 года и уехали сразу же в Санкт-Петербург, где я поступил работать в электрическую компанию «Вестингауз», как инженер и член Совета.

…Помимо упомянутой выше работы я уделял особое внимание семейной жизни. Я имел идеальную жену и двух прекрасных мальчиков. Жена принимала участие в женских собраниях, и в то же время она была идеальной матерью. Высшим удовольствием для нее было быть со своими сыновьями. Она провожала их в школу, встречала, когда они приходили домой с занятий, молилась с ними и учила их Библии.

Что касается меня, я мечтал дать им лучшее образование насколько это возможно. Они стали учениками одной из лучших школ Петербурга – высшей немецкой реформаторской церкви, а также изучали немецкий язык. Я желал также, чтобы они знали французский и особенно английский языки.

Генеральный директор компании Вестингауз пригласил меня в свой офис однажды утром и проинформировал, что компания решила послать 5 инженеров на свои американские заводы для изучения опыта. И я был включен в список направляемых в эту поездку. В апреле 1902 года моя жена оставила Петербург и уехала в Тифлис, где жили ее родители, а я поехал в Америку.

Когда я вернулся, состояние дел в Петербурге стало невыносимо тяжелым и члены нашей Петроградской евангельской церкви выехали из столицы. Я получил приглашение от некоторых групп наших братьев на юге России с предложением покинуть Петроград, пожить с ними, поскольку продовольственное обеспечение там было лучше, и террор не свирепствовал с такой силой, как в Петрограде. Старейшины нашей церкви просили, чтобы я оставил город и поехал на юг России. На все эти советы я отвечал: «Если корабль идет ко дну, то капитан корабля оставляет его последним. Я не могу оставить Петроград до тех пор, пока страдающие члены церкви не обретут свободы».

Я решил отправить свою семью на юг, а сам остался в Петрограде. 13 мая моя жена и два мальчика Ярослав 17-ти лет и Всеволод 15-ти лет вместе с миссис Милкерейт, членом нашей церкви, выехали на юг. Их целью был город Тифлис в Закавказье, где жили родители моей жены и где условия жизни были лучше, чем в других провинциях России. Они написали мне из Москвы о своем путешествии, говорили, как трудно им было достать билеты. Несмотря на то, что они имели специальный документ, который они достали в высшем органе правительства… Затем пришло письмо из Харькова, около 10 июня, и больше я не слышал о них ничего до конца этого года. Это держало меня в большом напряжении. Мысли, что моя жена и сыновья могли погибнуть, мучили меня. Но не было никаких путей узнать их судьбу. Я продолжал ежедневно посещать оставшихся членов моей церкви, но в сердце не было радости и света.

30 июля 1919 года ночью мне приснился ужасный сон, который я никогда не смогу забыть. Я видел свою жену умирающей так ясно, так реально. Я поцеловал ее лицо и горько заплакал. Проснувшись, я был в страшном волнении, лицо было покрыто потом. Я преклонился на колени около постели и молился, не сознавая, что означает этот страшный сон.

Наутро, когда я рассказал о страшном сне девушке-служанке, она сказала, что тоже видела мою жену умирающей на руках госпожи Милкерейт. Это привело меня в еще большее волнение, потому что не было никаких сведений о моей семье. Когда они прибыли в город Мелитополь во время своего путешествия на юг, они оказались на территории, оккупированной белой армией. Армия генерала Деникина двигалась на север, дошла до Орла, и была в 200-х километрах от Москвы. В условиях гражданской войны почта не работала, нельзя было получить новостей с юга.

В октябре этого же года один брат прибыл в Петроград из южного города. Он приехал с большим риском, для того чтобы иметь духовное общение с христианами петроградской церкви. Этот брат сказал мне: «Я слышал, что ваша жена умерла». Но он не мог рассказать ничего подробно. Я не был убежден, действительно ли это правда или это просто слух. В декабре этого же года я получил почтовую карточку от брата Ш., в которой говорилось: «Ваша жена умерла во Владикавказе в ночь на 30 июля». Это была та самая ночь, в которую я видел страшный сон.

После я узнал подробности о смерти жены. Она добралась почти до Крыма, но не смогла продолжать свой путь, поскольку дороги были закрыты военными или разрушены. В той местности жили колонисты – немецкие меннониты, которые эмигрировали 140 лет назад из Германии и Польши.

Мои добрые друзья и сотрудники по издательству «Радуга» жили в том месте. Они пригласили мою семью пожить у них. Мой старший сын Ярослав в то время заразился тифом и был близок к смерти, но Господь сохранил ему жизнь. В конце июля железнодорожное движение возобновилось, и моя семья отправилась через Ростов-на-Дону на Кавказ, и в тот день, когда они прибыли в город Владикавказ, моя жена заболела азиатской холерой в самой тяжелой форме. Все попытки спасти ее были бесполезны.

Она была похоронена во Владикавказе в семейной могиле Прохановых. К счастью, во Владикавказе жил в то время мой брат Василий, и мои сыновья нашли убежище в его доме. Госпожа Милкерейт стала им матерью. Но, спустя несколько недель, она тоже скончалась. Через несколько месяцев во Владикавказе из Тифлиса приехала мать моей жены и забрала моих сыновей к себе, где они оставались продолжительное время. Я не слышал о них ничего до Пасхи 1920 года.

Наконец они написали мне, что живы и хотели бы вернуться в Петроград, но не могут этого сделать из-за гражданской войны. К 1921 году их желание возвратиться в Петроград стало невыносимым, и они предприняли героические попытки в этом направлении и вернулись в июне 1921 года. Но в это время я находился в тюрьме в городе Твери. Вы не можете себе представить те ужасные дни и ночи, когда я испытывал то, что трудно передать словами. Я был лишен свободы и не знал, что может случиться со мной и моими сыновьями, которые были вдали.

Но в это время страшного испытания оптимизм веры все же помогал мне. Каждый день я повторял про себя великие слова христианской мудрости: «Любящим Господа и призванным по Его изволению все содействует ко благу». Я верил и молился. Наконец Господь послал мне утешение в лице моих сыновей, которым он помог вернуться в Петроград. Старший сын решил первым делом навестить свой дом и отца.

С бьющимся сердцем он стоял у двери, надеясь через несколько минут увидеть своего отца. Нажал на звонок, и вышла прислуга, которая сначала не хотела открывать дверь. Он спросил: «Отец дома?» Ему ответили: «Нет, твой отец в тюрьме в Твери». Можете ли вы представить всю печаль, которая разрушила ожидаемую радость? И снова он пытается предпринять путешествие, чтобы в конце концов встретиться со мной.

Он написал мне, и я ответил письмом. В конце концов, он успокоился и остался в Москве. Спустя несколько недель мой младший сын также оставил Тифлис. Он не знал, что я еще не приехал в Москву, и когда ему сказали верующие, что я в Твери и нахожусь там в трудовом лагере, он поспешил в Тверь, чтобы встретиться со мной. Каждый может себе представить, что чувствовал этот юноша после горестной утраты матери, долгого отсутствия связи с отцом, в ожидании встречи у ворот трудового лагеря. Бедный мальчик! Оба моих сына много пострадали в течение этих лет национального бедствия.

…Охранник позвал меня и сказал: «Ваш сын стоит у ворот. Он хочет вас видеть». Когда я подошел к воротам, то увидел Всеволода, моего младшего сына, которому было 17 лет. Какую радость я испытал, увидев его! Мы приветствовали друг друга около ворот, и я вдруг начал плакать, но не о себе, а об этом молодом человеке, который недавно потерял мать, а теперь мог общаться с отцом лишь через решетку в тюремной стене. Когда я немного успокоился, попросил разрешения у начальника тюрьмы пустить моего сына ко мне в камеру. Он дал соответствующее разрешение. Мы были очень счастливы нашему общению. Я рассказал ему о тех прекрасных событиях, которые случились во время религиозных переживаний здесь.

Всеволод уехал более спокойным, чем прибыл сюда в тюрьму. Он поехал сразу же в Петроград в нашу квартиру, где встретился со своим старшим братом Ярославом.

 

Послесловие[1]

 

Самым молодым преподавателем Библейских курсов был Всеволод Проханов, младший сын Ивана Степано­вича. Оба сына, Ярослав и Всеволод, получили с детских лет прекрасное домашнее образование: их мать, Анна Ивановна, красавица и ум­ница, была музыкантшей, знала языки, и все знания передавала детям. Когда она бывала в разлуке с мужем, то писала ему краткие отчеты об их успехах. Проханов огромное значение придавал образованию ума и сердца, чтобы дети любили Бога и сердцем, и разумением. Яро­слав стал инженером, а у Всеволода был гуманитарный склад ума. В университете он основательно изучал общественные и экономические науки, поражая профессо­ров своими способностями. Он придавал также огромное значение делу духовного просвещения страны и ее возро­ждения (как и его отец).

На курсах он преподавал обязательную тогда полит­грамоту и начал осваивать преподавание истории христи­анства. Он погиб, когда ему было всего 22 года, он толь­ко что окончил университет. Причиной гибели официаль­но названо «неосторожное обращение с оружием», но во всем этом деле есть своя трагическая недоговоренность. Отца, Ивана Степановича, который в это время находил­ся в поездке по Америке и Канаде, собирая средства для издания духовной литературы, – не пустили на похоро­ны сына, и они состоялись без него. Прошло еще четыре месяца, прежде чем отец смог приехать на могилу сына и начертать на надгробии: «Мой сын лежит в земле сырой...».