Молокане

 

I. ЛЮБОВЬ К ЗЕМЛЕ

 

В 1870-х годах недалеко от города Саратова жил со своей семьей Мартын, крепостной помещика Н.

Мартын отличался твердым характером, креп­ким нравом, здравым умом и был искусным хлебо­робом. Землю любил он свято, считая всякий иной труд – нечестием. Выходя в поле, он снимал шап­ку и низко кланялся матушке-земле. Он брал чер­нозем, растирал в ладони, строгое лицо его веселе­ло, и он забывал, что земля эта – не его.

При взгляде на дружные всходы пшеницы у Мартына текли благодарные слезы. А когда созре­вал золотой колос, он нежно поглаживал налитые зерна, и лицо его становилось торжественным.

В страдные дни вся семья Мартына работала на помещичьих полях и днем и ночью, поспав лишь часок-другой, питаясь квасом и ржаным хлебом.

Мартын нарадоваться не мог на двоих своих сыновей – Тимофея и Кузьму, и часто говорил жене:

– Дашутка, гляди-ка, какие дубки растут! Кор­мильцы наши.

И Дарья глядела на сыновей с такой же любо­вью, как Мартын на золотые колосья.

 

II. ГРАМОТА

 

Однажды осенью двенадцатилетний Кузьма робко подошел к забору помещичьей усадьбы и стал смотреть в щелку.

Он увидел на террасе барских детей, перед ко­торыми дьячок писал мелом на черной доске, при­говаривая несчетно: «Аз, буки, веди, глаголь...»

Кузьма взял палочку и начал водить ею по земле, пытаясь изобразить то, что было на доске, – буквы «а», «б», «в», «г».

– Больно узористо, – огорчился Кузьма, когда у него ничего не вышло. Но палочку не бросил, а продолжал старательно выводить буквы.

Вдруг кто-то схватил его за волосы и швырнул на пыльную дорогу.

– Экий негодник, куда полез? – закричал на него барский конюх. – Чего глядишь?

И перепуганный Кузьма без оглядки побежал домой.

– Батюшки мои! – воскликнула мать, увидя его. – Лица не видать от грязи, и кудри вырваны.

Кузьма спрятался в сарае и, забыв о пище и питье, начал водить палочкой по земле...

На следующий день Кузьма снова был у завет­ного забора. Дьячок долго маячил на террасе один в ожидании своих учеников. Наконец с шумом явились дети. Дьячок написал «а» и спросил бар­чонка, какая сия буква.

– Глаголь, – со смехом ответил ученик.

– Ни, ни, «аз», – прошептал Кузьма, учась за забором.

– Детушки, – обратился дьячок к ученикам, – мы второй год учим сии четыре буквы, неужели все так и будет?

Вдруг дети закричали, показывая дьячку язы­ки, и со смехом убежали.

Кузьма был ошеломлен. Не приходилось ему видеть, чтобы дети так держали себя со взрослыми, – в деревне такого не бывало.

– Ужо им буде! Ну и отстегают их, – со страхом думал он.

Но в это время на террасу вышла барыня и гневно сказала дьячку:

– Уморил ты, кутейник, детушек моих, так и захворать им недолго. Отвяжись ты с учением своим.

– Ваша воля, матушка, – поклонился ей дья­чок, – не смею боле.

И ушел.

Пригорюнился Кузьма. Что дальше делать ему с этими буковками? Неразумен он. И спросить-то некого.

 

III. «УЧЕНЬЕ – СВЕТ, НЕУЧЕНЬЕ – ТЬМА»

 

Однажды Мартын со своей семьей отправился в соседнюю деревню на праздники погостить к родственникам. Там пошли они в церковь, и Кузьма впервые увидел книгу. Это было Евангелие.

– Поглядеть бы в книгу сию, – думал маль­чик, – узнать бы буковки. Но Евангелие было закрыто, и народ опасался ближе подходить к такой святыне.

Вдруг сердце Кузьмы шибко забилось – он увидел в церкви знакомого дьячка. Но тут Мартын испуганно зашептал сыну:

– Падай, падай на колени, бей лбом поклоны и быстренько отсель, место святое, накажет Бог.

Кузьма испуганно ударился три раза лбом об пол, и вся семья Мартына поспешно вышла из церкви.

Кузьма отстал от своих и спрятался в кустах церковной ограды. Долго пришлось ему караулить дьячка, который вышел из церкви последним.

Руки и ноги дрожали у Кузьмы, когда он подо­шел к дьячку, – «а што как прибьет!»

– Дяденька, – робко промолвил он, снял шап­ку и поклонился.

– Чего тебе, малец? – остановился дьячок. – Не бойся, глаголи.

– Я видал, диковинные грамоты ты сказывал. Не разумею, как далее складывать, «аз, буки, веди, глаголь...».

– Ишь ты, какой, – произнес дьячок.– Садись на травку, побеседуем.

Кузьма вдруг осмелел и рассказал ему, как он учился за забором.

– Эх ты, Русь моя родимая, – вздохнул дья­чок, выслушав мальца. – Бегай ко мне, обучу тебя, вижу, охота велика.

С тех пор Кузьма начал учиться у дьячка, бегом отсчитывая версты и в осеннее ненастье, и в сту­деные морозы. Когда же выпал снег и писать на земле было уже нельзя, Кузьма достал уголек из печи и исписал все заборы.

Однажды, когда он складно писал целые слова, к нему подошел отец.

– Экая беда! – воскликнул Мартын. – Ка­жись, грамота, грех какой! Где узнал сие?

Кузьма оробел – как держать ответ перед от­цом? И сказал:

– К дьячку бегал крадучись, бей папаня, вино­ват. Уж больно охота.

– Эк, осмелел! Барским делом занялся – не­гоже! – крикнул Мартын.

И отец в сердцах схватил хворостину, снял с сына полушубок и больно стегал его на морозе, приговаривая:

– Негоже, негоже нам грамота! Хлебопашцы мы, а не бары!

Так кончилось учение Кузьмы.

 

IV. ЛУЧИНА В ТЕМНОЙ ИЗБЕ

 

Прошло пять лет.

Мартын часто ездил в Саратов – возил с при­казчиком помещичью пшеницу. Ночевали они всег­да в доме одного молоканина, где можно было не остерегаясь хранить выручку за пшеницу, не было спиртного и лошадей кормили досыта.

В зимние вечера в этом доме собирались люди, читали Евангелие и пели псалмы. Мартын жадно слушал и немало дивился услышанному. Новый мир открывался перед ним, и он глубоко задумы­вался.

Однажды он вернулся из города с гостинцами, подивиться на которые сбежались соседи и родные. Он вынул из мешка цветастый ситец, узористые платки, разрисованные пряники-кони.

Затем он вынул Евангелие, лицо его стало тор­жественным, он понес его в передний угол и поло­жил на стол, покрытый вышитой скатертью.

В этот вечер он всех попросил остаться на тра­пезу. После ужина он первым поднялся из-за стола и торжественно заговорил изменившимся голосом:

– Слушайте все! Привез я нынче великое – Слово Божие. Темные мы, не знамо, што там есть.

И он рассказал о слышанном в доме молоканина в Саратове: что Бог есть любовь, а не только гроз­ный Судья; что надо молиться в Духе и начинать новую жизнь по Слову Божию; что пьяницы, воры, убийцы Царствия Божия не наследуют.

– Нынче посетил нас Господь, – сказал Мар­тын. – Наша жизнь негожа: злоба, битье, обиды сирот и вдов, зависть, обман. Все это надо оста­вить. Темные мы. Един Кузьма грамоте умеет, и он добудет нам правду Божию из книги сей. А Евангелие сие написано и нам, темным. Прихо­дите.

Лицо Мартына было мокрым от слез. Все мол­чали, озабоченные и обеспокоенные его словами. Так зажглась лучина в темной избе Мартына.

 

V. СВЕТ

 

Кузьма не спал всю ночь. Он дивился всему услышанному от отца и глазам не верил: в доме на столе лежит книга – Евангелие.

– Кузьма умеет грамоте, и он добудет нам правду Божию, – всю ночь повторял он слова отца, и радость заливала его. – И нам, темным, написано то.

Едва дождавшись рассвета, он с трепетом подо­шел к заветной Книге и открыл ее. Он увидел такие знакомые крупные буквы, они так складно стояли рядом, и он мог прочитать каждое слово. И хотя скудный ранний свет едва проникал в око­шечко, Кузьме казалось, будто вся изба залилась ярким солнцем и все вокруг стало новым.

 

VI. РОСТКИ НОВОЙ ЖИЗНИ

 

В зимние вечера, когда зажигали лучины, про­сторная изба Мартына наполнялась людом.

Кузьма по складам читал Евангелие, повторяя одни и те же тексты по многу раз, а слушатели шепотом повторяли за ним, желая запомнить свя­тые слова. Затем Мартын запевал псалом «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться». Мотив псалма был народный, протяжный, заду­шевный. Каждое слово пелось долго, тщательно выводилась каждая буква. После пропетого слова Мартын подсказывал следующее, и все подхваты­вали. Пели благоговейно, тихо, спокойно, сидя ряд­ком на скамейках: «Го-о-о-о-о-спо-о-о-о-о-одь».

Никто не разъяснял тексты, не беседовал о про­читанном, слушатели вздыхали и со слезами, с дет­ской верой принимали драгоценные слова прямо в сердце свое, и слышанное претворялось в жизнь.

Прошло немного времени, и в душах ревност­ных посетителей избы Мартына проснулись ростки новой жизни. Крестьяне перестали бить своих жен и животных, враждовать с соседями, красть и пить. Крестьянки оставили злобу и перестали злосло­вить о своих мужьях, снохах и детях. Вместо ссор по вечерам слышалось пение да дружное гудение прялок, и мир Божий воцарился в семьях.

 

VII. МАТРЮША

 

В числе ревностных посетителей избы Мартына была шестнадцатилетняя девушка Матрюша, ко­торая выделялась своим серебристым и прочувст­вованным голосом. Она быстрее всех схватывала слова псалма и запоминала наизусть все читаемое Кузьмой.

Матрюша отличалась необыкновенной ловко­стью рук – веретено крутилось у нее как-то ве­селее и быстрее, чем у других, а в поле она во всем всех опережала.

Стан у Матрюши был тонкий и гибкий, как веточка, лицо чуть смуглое, с румянцем, а за те­нистыми ресницами мерцали большие серые глаза.

Как-то раз Матрюша невзначай взглянула на Кузьму, и в глазах ее вспыхнули и сразу же по­гасли радостные огоньки. Кузьма впервые посмот­рел на нее и быстро отвернулся. Радостные думы переполняли потом много дней, когда он вспоминал тот мгновенный взгляд Матрюши.

Не раз Кузьме хотелось подойти к ней, загово­рить, но он не смел. Матрюша же более ни разу на него не взглянула.

Молва толковала, что приказчик барина соби­рается сватать Матрюшу своему сыну, который был статен, носил не кафтаньишко, а суконную поддевку, и не лапти, а сапоги, и с деревен­скими не знался.

 

(Продолжение следует)

 

 

назад