Литературная страничка

Благословение

(главы из книги «Клетчатый фартушек»)

Мама не могла приехать на свадь­бу доче­ри. Пос­ле блокады она ше­стой год болела туберкулезом легких, и болезнь истощила все ее силы. С трудом ходила даже по дому. Но она хотела благословить дочь в этот день, и благословить не в письме и не в поздра­вительной телеграмме, а по телефону, чтобы слышать голос дочери и понять, как ей там, в другом городе, и чтобы Саша тоже могла услы­шать ее голос и почувствовать сердцем, что мама хочет ей сказать помимо слов. Голос! А голоса-то и не было, был шепот. А от голоса — кашель.

Она проснулась рано утром и все думала о Саше. Лежала в постели, удерживала кашель и говорила себе, что надо силы собирать, чтобы вечером дойти до телеграфа — далеко и одино­ко стоящего здания с осыпавшейся штукатур­кой, с выщербинами от пуль, почти единствен­но сохранившегося после войны. И она взыва­ла к Богу и открывала перед Ним свое сердце, как делала это всю свою жизнь, с ранней юно­сти, с пятнадцати лет. Жизнь многотрудную, как у всех, но счастливую, как не у всех. Счастьем ее жизни был Христос, а все скорби были кры­льями, чтобы возносить ее душу к Нему, поэто­му мама всегда была счастлива, помня, что «даст Духа Святого просящим у Него». А это было все, что надо для жизни.

«Господи! — молилась она, — Ты просил всех благословлять, как же мне не благословить род­ную дочь, которую Ты мне дал. Я хочу испол­нить волю Твою: ее благословить и о Тебе на­помнить. Но Ты видишь немощь мою. Мне и до телеграфа не дойти, и по телефону громко не сказать. Я прошу милости Твоей к нам! Дай мне сказать нужные слова и донеси их до сердца дочери моей. Доведи меня Сам до места, только на Тебя уповаю. Я знаю, что она — Твоя, но еще не пришло ее время это увидеть. Она любит меня, но дай мне передать ей Твою любовь, Твой небесный зов, чтобы в этот миг все видимое по­меркло для нее, чтобы и мужа своего, Колю, она увидела, как дар Твой. Благослови их, Господи!»

Мама ясно видела свою Сашу такой, какая она есть сейчас, с ее поверхностным мышле­нием, жаждой любви и восхищения. Саша счи­тала себя верующей, потому что родители ве­рующие, потому что Библия — очень поэтичес­кая книга, потому что христианские гимны очень трогательные, и христианские праздники такие таинственные... Но мама видела свою дочь и такой, какой она будет, когда верный и любя­щий Бог коснется ее перстом Своим, и рухнет ее мир тщеславных иллюзий, откроются глаза, и она скажет: «Спаситель мой!»

Мама помнила, как Саша вернулась про­шлым летом с Кавказа, чуть не бегом бежала от самого вокзала до дачи, до верхушки, где лежа­ла мама, обняла ее в каком-то несказанном вос­торге: так она спешила ее увидеть. «Что-то слу­чилось?» — спросила мама, вглядываясь в заго­ревшее, полыхающее румянцем, открытое лицо дочери. Но у Саши ничего не случилось, ее про­сто переполняла радость жизни, вырвавшейся на свободу после сердечных плутании и броже­ний совсем недавнего и такого уже далекого прошлого. И, как печать в конце этого перио­да, явилась встреча на Кавказе со студентом, оканчивающим химический институт в Моск­ве. В первый же день турпохода Коля встал с нею рядом и больше от нее не отходил. Она отдыхала с ним душой, когда он, гуляя с ней по парку, рассказывал ей о геологических пластах в горах или о химическом составе их срезов. Он протягивал ей руку, когда она не могла заб­раться на гору по крутому склону, хотя только что хвасталась своими спортивными возможно­стями. А один раз, когда она, оставив его одно­го, побежала к другой компании и, поскольз­нувшись на мокрой глине, съехала вниз в бе­лом вышитом платье, он подошел к ней и мол­ча накинул на нее свой плащ. И ни тени на­смешки не было в его серьезных глазах, трога­тельно опушенных длинными ресницами. «Он никогда не будет надо мною смеяться. Никогда не обидит, — сказала себе Саша. Он — друг. Он не будет испытывать меня насмешками или гневом, сравнивать меня с другими, Ему можно дове­риться, он надежный». Все это Саша поняла вне­запно, и одновременно с тем, что встреча не случайна, вовсе не мимолетна.

Но на вопрос мамы Саша не могла всего это­го рассказать, потому что рассказывать было не о чем, ничего не было сказано или решено, просто Саша чувствовала, что встретилась с чем-то настоящим, но совершенно и никак не похожим на любовь в ее понятии. Земля не тряс­лась, сердце не замирало, звезды не падали, а у Коли даже и в мыслях не было как-то прикос­нуться к ней...

«Я очень соскучилась по тебе!» - ответила она маме, и это было правдой. Вокруг мамы всегда была какая-то удивительная атмосфера любви и благословения. Но Саша не знала, понравит­ся ли ей Коля, ведь в нем не было ничего осо­бенного! И тогда она стала показывать маме фо­тографии: Саша под брызгами водопада, на лед­нике, на горной круче, у клумбы в парке. Саша — в шляпе, в сарафане, с рюкзаком. Коли не было нигде и вообще не было никого больше. Но мама, внимательно вглядываясь в радостные фотографии, спросила: «Кто же это тебя фото­графировал?» - «Один турист. А что?» - «Сним­ки необычные. Схвачены все твои характерные движения, улыбки, взгляды, ну весь твой ха­рактер здесь. Когда же он успел все это про­явить?» — «Его путевка кончилась раньше, а я, проезжая через Москву, заехала за ними к нему домой, познакомилась с родителями. Меня уго­щали рябчиками: отец охотился. А еще мы ез­дили на велосипедах через лес, к старой дво­рянской усадьбе: они живут за городом. В лесу он показал мне свой «сад», где он всегда цветы собирает»... Так, слово за слово, все и рассказа­ла. Мама слушала и перебирала фотографии, понимая одно: так фотографировать мог толь­ко любящий человек!

Весь год Саша и Коля писали друг другу пись­ма и ездили: она — в гости, а он — в учебные ко­мандировки. Мама впервые увидела его, когда он пришел к ним домой, встревоженный, что Саша заболела. Потом мама долго обдумывала эту встречу. Мама увидела в нем то, чего не ви­дела Саша, именно его необыкновенность. Он не был занят собой, как все известные маме Сашины однокурсники, великие поэты и фило­софы. И хотя он был на пять лет старше Сайги и успел повоевать в артиллерийских частях, и брал Кенигсберг, и праздновал победу, среди общего азарта и воодушевления он сохранил себя от великого развращения победителей: у него были свои твердые понятия, которые придавали ему достоинство во всем, что он де­лал или говорил, или даже, как смотрел. Он не мечтал о себе, то есть не считал свои взгляды единственно верными и был открыт для пони­мания других, в нем было что-то христианское, хотя было очевидно, что для него еще закрыты духовные сферы, как они были закрыты и для Саши. Сердце Коли было всегда расположено к главной радости его жизни: помогать и забо­титься о других, поэтому он везде оказывался лидером. Его слушались охотно и друзья в ар­мии, и однокурсники в институте. В нем не было нисколько корысти, но какая-то тихая просто­та и бодрость. Саша все эти качества определи­ла, как надежность, а мама — как глубину.

Коля действительно любил Сашу. В его голо­се и глазах было столько сострадания к Саше и обвинения себя, когда он говорил, стоя в при­хожей: «Не простудилась ли она вчера? Мы так долго гуляли, я не заметил сначала, какой мо­роз стоял, а у нее горло открыто, я потом велел ей потуже шарф затянуть...» Мама тогда поду­мала: «Сашины проблемы всегда будут его от­ветственностью».

И мама стала спрашивать Сашу после каж­дой ее поездки в Москву, сделал ли ей Коля пред­ложение. Саша очень сердилась и отвечала: «Нет». Сама с собой она решила, что никогда и ни за что не будет торопить Колю, побуждать его к преждевременному решению.. В тот раз, когда он навестил ее во время болезни, он спро­сил ее, крепко и бессознательно сжимая ее руку, понимает ли она, что он ее любит? Саша, конечно, сказала, что не понимает. Она хотела, чтобы он объяснился определеннее, красочнее, но он смотрел на нее вопросительно и в каком-то смятении. И она поспешила успокоить его, сказав «да, да», и протянула ему губы. Но объяс­нение —это одно, а предложение — это другое. И она ждала его с зимы до весны, ей и в голову не приходила простая мысль, что Коля не считал себя вправе просить ее руки до того, как он окончит институт и получит распределение на работу.

На майских праздниках, когда они с Колей катались на велосипедах, и лес был весь в неж­ной зелени, а в озерках из растаявшего снега с визгом купались ребятишки, и взрослые в са­дах легли старые листья, он остановился на по­ляне, поставил велосипеды и, подойдя к ней, взял ее за руку. В Саше все задрожало от пред­чувствия решительного момента. А он спросил:

«Будешь ли ждать меня?» - «Нет», - быстро сказа­ла Саша, — «Почему ждать?» Оказалось, что речь идет о двух месяцах, оставшихся до выпуска. «О, да!» — сказала Саша. Он привлек ее к себе, и они стояли молча, и покой заполнил ее сердце, она видела долгий совместный путь впереди и сол­нце над ним. Решение было принято, и оно было правильным. В тот момент у Саши было одно желание — стать счастьем для Коли, и она была уверена, что сможет. Но Коля знал дру­гое, что она уже есть его найденное счастье, которое он, со всей имеющейся у него силой, намерен был оберегать и защищать.

Эти двое не знали, что они купаются в Божес­твенной Любви и Благословении, что это — от­вет на мамины молитвы. Чуден и верен Господь, Он слышит молитвы смиренных и даёт им Бла­годать. «Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены» (Иак.1:17).

В благословении есть особая сила, но она не от человека, а от Бога, живущего в нем. Молить­ся за всех, прощать и благословлять — это такая духовная и естественная доля христианина, как быть миротворцами, солью и светом земли. Это тип его отношения к миру, в котором он явля­ет людям Христа. Мамино благословение исхо­дило не столько из ее человеческой, материнс­кой любви, сколько из сознания могущества Любви Божественной, благословляющей пра­ведника. Она не имела близкого знакомства ни с Колей, ни с его семьей, не могла она знать и того, что ожидает дочь ее в замужестве, не мог­ла она предвидеть, и не старалась, какие имен­но семейные проблемы у них возникнут. Чело­веку не дано знать своего будущего. Но мама до­веряла Богу, она знала, что в Нем — единствен­ное безопасное место в мире, и она несла туда своих молодых, уверенная, что Бог усмотрит их путь, обнажит все негодное в их сердцах, рас­плавит их, превратит зло в добро, уврачует, спа­сет. Таково желание Его сердца. Но таково же­лание и маминого сердца: «Я прошу Тебя, бла­гослови их отныне и вовеки, чтобы все, что им придется пережить, было бы во благо их душам; да познают они Тебя! Предаю их Тебе - да будет воля Твоя над ними, Святый Боже!»

Вечером медленно, с большим запасом вре­мени, мама отправилась в путь. Отдыхала по до­роге на пенечках, смотрела на сосны, откаш­ливалась, переводя дух, опять поднималась. Ти­хий лес молчал. Дачники еще не приехали, было самое начало летнего сезона. Протянулись длинные тени от трав, и вот она дошла. Долго сидела в накуренной комнате, ждала, когда со­единят.

Мама гнала от себя все эти жалкие и негод­ные мысли о том, как одинока Саша на брачном пиру среди незнакомых людей, огромного родственного клана Коли. А впереди этот пере­ворачивающий все существо переход в за­мужнее состояние. А потом — пугающий учи­тельский труд, неведомый быт. Сколько еще времени пройдет, пока Коля станет ей родным... Долой эти недостойные и бесполезные мысли и жалостливость. «Да благословит тебя Господь и сохранит тебя! Да призрит на Тебя Господь светлым лицом Своим и помилует тебя! Да об­ратит Господь лицо Свое на тебя и даст тебе мир!» — повторяла она наизусть. Вздрогнула и смешалась, когда громко выкликнули ее номер. Не сразу нашла кабинку. «О Иисус! Дай мне го­лос, умоляю Тебя!» Взяла трубку в дрожащие руки, позвала Сайгу, еще и еще раз повторила ее имя.

«Мамочка!» — далеко где-то прозвучал ее го­лос, будто утопающий за соломинку хватался, так Саша схватилась за мамин голос. Но мама как будто и не слышала этого испуга и расте­рянности. Она говорила с силой и уверенно­стью: «Поздравляю и благословляю вас. Спокой­на за вас. Вы справитесь со всем. Ты у меня му­жественная, а с Колей у тебя удвоенная моло­дость. Не бойся ничего. Люблю вас, молюсь за вас и благословляю, благословляю, ты слы­шишь меня?» Связь прервалась. Саша стояла, все еще прижимая к уху трубку, видя тот со­сновый лес и песчаные дорожки, и огромные колокольчики, и мамины глаза, когда она ста­вила перед Сашей блюдечко с земляникой...

Коля забеспокоился, подошел: «Плохо слыш­но?» — «Нет, все хорошо. Мама благословляет нас, меня и тебя». Коля уважительно и с любовью посмотрел в Сашино взволнованное лицо, об­нял и повел обратно, к свадебному столу. Он был рад, что все у них начинается так правильно. Ему приятно было мамино благословение. Он понимал его как пожелание всего доброго. И его родители считали Сашу «золотой девушкой», а его тетя воскликнула только что: «Посмотри­те, какие глазки у невесты!» Дядя вызвался спля­сать перед ней, а брат затянул длинную песню о том, что «жена, она от Бога нам дана, и с ней одной и счастье, и покой».

А мама долго и надсадно кашляла, выйдя на улицу, а в сердце было ликование: Бог услышал ее! Он дал ей голос, удержал кашель, дал муже­ство сказать то, что хотела. Это чудо! Соверши­лось чудо!

Для Коли благословение было добрым поже­ланием. Для Саши — маминой любовью. Для мамы — Божией.

М.С. Каретникова

назад