Да будет воля ТВОЯ!

Вновь и вновь каждый из нас всматривается в свое сердце, чтобы ответить на вопрос: «Ииcyc Христос в вас?» 2Кор. 13:5. И чтобы мы по слабости или незрелости не ошибались, Господь творит из человеческих судеб назидательные примеры высокой духовности, самоотвержения и смирения. Взирая на жизненный путь великих Христовых подвижников, мы глубже и яснее осознаем меру своего духовного возраста.

В этом номере мы продолжаем публи­кацию воспоминаний Инны Иосифовны Каревой, начатую в №3 за 1995 г. Вчитайтесь в эти простые бесхитростные строки и восхититесь вместе с нами крепостью веры, стойкостью и смирением этой христианки.

Александра Васильевича Карева мобилизовали в Красную Армию на фор­мирование госпиталя и разрешили взять с собой семью. В такой обстановке он боялся оставить нас в Пет­рограде и упросил ехать с ним на Урал. Но в пути наш маршрут изменился и мы направились не на Урал, а в Казань. В Казани остановились при церкви еван­гельских христиан. В доме мо­литвы, со стороны черного хода, была небольшая комнатка, в ней-то нам и предложили жить.

В 1920 году в Поволжье; на­чался голод по причине большой засухи. Трудно было найти ра­боту, еще труднее было достать хлеб, картофель. В то время я готовилась стать матерью, и все происходящее меня пугало.

Как-то в ноябре мы сидели в пустом зале молитвенного дома, собираясь пить чай. Вдруг раз­дался громкий стук в дверь, по­том в окна. Я открыла. Вошли не­сколько человек и сразу начали производить обыск. Часа два они искали что-то, потом предложили Александру Васильевичу одеться и увели его с собой. Так в наш тихий уголок ворвалась буря и разлучила нас. Я наивно спроси­ла сопровождавших: «А вы скоро его отпустите?» Они ответили: «Скоро, ставьте самовар!» И я даже поверила им.

Однако на самом деле его ожидал лагерь, но он не сразу туда попал: заболел сыпным ти­фом и был переведен в госпи­таль. Болезнь протекала очень тяжело. Я ходила к нему ежед­невно: после обхода врачей меня без труда пропускали к нему. Умывала, кормила, переодевала, словом, чем могла, помогала. Но состояние ухудшалось, темпе­ратура была очень высокая, он бредил. Мне было страшно: вдруг я его потеряю? Сердце с этим не хотело мириться. Сколь­ко я пролила слез наедине, сколько вознесла горячих мо­литв. Даже не с просьбой, а с требованием, чтобы Господь со­хранил его жизнь и исцелил!

Не помню, были ли у меня после такие горячие молитвы, как в ту пору первого испытания моей веры. Пока я не смирилась и не сказала: «Да будет воля Твоя!» — признаков выздоровле­ния не было. Наоборот, попра­вившись от сыпняка, он заболел возвратным тифом. И опять все началось сначала.

В госпитале ежедневно выве­шивали списки умерших боль­ных. Приходя, я прежде всего смотрела список — нет ли в нем Александра Васильевича. Не об­наружив, успокаивалась и доби­валась свидания с ним. Так про­шел 1920 год.

Я все предала в руки Госпо­да, подчинилась Его воле и ус­покоилась. Александр Васильевич стал медленно поправляться. На­конец настал день, когда его вы­писали. Но скорбный путь мужа только начинался: его перевели в лагерь на берегу реки Казанки. К счастью, в лагере было прави­ло посылать заключенных на раз­ные работы в город. Благодаря этому у нас были редкие свида­ния. В один из таких приходов в город Александр Васильевич уви­дел своего первенца, родивше­гося в такое трудное время. Го­лод, отец — в неволе, мать — на чужбине, без родных, без помо­щи. Я все испробовала, чтобы найти работу, но безрезультат­но. Так с трудом протянули до конца июля. И вот на кратком семейном совете мы решили, что я с сыном должна ехать к родите­лям в Тверскую губернию, где они жили после эвакуации из Петрограда в 1917 году.

В августе 1921 года мы с Юрчиком покинули Ка­зань. Столько в этом го­роде было пережито го­рестей, что меня никогда не тя­нуло туда. Транспорт был загру­жен, и мне с трудом достали би­лет на поезд в Москву, а там нуж­но было сделать пересадку до станции Чертолино, и еще пят­надцать километров до деревни идти пешком.

Известить о дне выезда не было возможности. И я решила добираться пешком. Подвязала через плечо полотенцем сына, а узелрк с его вещами повесила на руку, остальные вещи оставила на вокзале, в камере хранения. Шла от деревни к деревне, иногда отдыхая на брёвнышке. Погода была хорошая, светило солнце, и на душе спокойно, самое труд­ное, казалось, осталось позади. Когда подходила к дому, где жи­ли мои родители, навстречу выш­ла сестра и сказала маме: «Смот­ри, по дороге идет старушка, а какой у нее красивый ребенок на руках!» Мама выбежала и, уз­нав меня, со слезами бросилась на шею. Такой, похожей на ста­рушку, я приехала в дом своих родителей.

На другой день мы отправи­лись на вокзал за вещами. Как было приятно сидеть рядом с ма­мой, сложить свою ношу на близ­кие, родные плечи. Мне каза­лось, что с сердца свалилась це­лая гора, и понемногу я стала приходить в себя. Но в то же время очень скучала по Алек­сандру Васильевичу. Уходила по­дальше от людей, свидетелей моего горя, и предавалась горя­чим слезам и молитве о нем.

В то время у меня была воз­можность много читать. Припа­дала к источнику Слова Божьего, конечно, молилась о встрече, о здоровье Александра Василье­вича и его матери, о скором осво­бождении. Однажды, молясь, вдруг слышу внутренний голос: «Благодари! Он свободен». Не рассуждая, начала благодарить Господа за освобождение мужа. Встав с колен, задумалась, чтобы это значило: записала дату мо­литвы на уголке Библии. Между тем время шло, но никаких вес­тей из Казани не было... Вдруг получаю письмо от Александра Васильевича, где он пишет, что его освободили такого-то числа и скоро он будет у нас. Смотрю запись в Библии — дата совпа­дает. Как я благодарила Господа за Его ответ и за предупрежде­ние! Это так укрепило мою веру: Господь слышит мои молитвы и отвечает мне.

Наступил 1922 год. Как-то я пошла на хутор помочь и заси­делась допоздна. Вдруг приходит сестра и зовет меня домой. Я испугалась, думаю, что-то случилось с Юрочкой. Тут же с не­терпением побежала домой. Снегу намело много, поднялся ветер, я от волнения с дороги сбилась, но Бог вывел и привел прямиком к счастью: дома меня встретил Александр Васильевич.

Стоит ли говорить о радости встречи! Кто этого не поймет? Сколько рассказов, сколько воп­росов — не перечесть.»

Так закончилось первое за­ключение Александра Василье­вича Карева. Во второй раз он вместе с братом Я.И. Жидковым в 1929 году провел в тюрьме три месяца. Александр Васильевич об этом времени писал так: «Ни­когда я не держался так за од­ного только Господа, как эти три месяца. И я испытал на опыте слова Псалма 67:20 и Исайи 41:10.»

Но самое трудное время Каревым пришлось пережить в 30-х годах во время массовых сталинских репрессий. Вот что пишет об этом Анна Иосифовна.

С 1929 по 1934 год на душе было как-то бес­покойно, нехорошие предчувствия тревожили нас. С мест шли разные слухи: то одного служителя арестовали, то другого. Некоторые возвраща­лись, но потом пoлучали второй срок. Работа в союзе тоже зати­хла. Собрания проходили, но дух был настороженный. Казалось, все ожидали чего-то страшного. Было много всякого рода ограничений. Но как бы там ни было, дело Божие росло. При увеличе­нии скорби душа тянется к Богу. Много молитв было в это время вознесено к Господу, Который не оставлял Своих детей без помощи, но помогал каждому, кто взывал к Нему. Так в тревогах о будущем мы прожили до 26 марта 1934 года. В тот день у нас взяли отца.

Когда производили обыск, Александра Васильевича не было. Он долго не при­ходил: оказывается, воз­вращаясь домой, он встретил со­седку, которая предупредила об обыске. Где и как провел эти несколько часов, не знаю, но, наконец, в два часа ночи при­шел и сказал: «Я иду, чтобы взять свой крест». Он был очень грустный, посмотрел на детей, на меня. Стараясь не показать, как мне тяжело, я собрала ему что-то с собой. И его увели.

Вышла во двор. Была ранняя весна, стояли лужи, капало с крыш, кое-где еще лежал снег. Моего мужа уводили в третий раз. Кажется, уже можно было привыкнуть к мысли, что его нет. Но, увы, к этому привыкнуть нельзя. Разлука есть разлука!

Придя домой, я поглядела на разоренную комнату, на спящих детей. Бедные! Они не понима­ли, что случилось. И тут я дала волю своему сердцу. Но об этом знает только Господь. Никогда не давала волю слезам при лю­дях, для этого было достаточно ночи. Наутро проснулась с чув­ством испуга, первая мысль была: «Что делать дальше? С чего начи­нать? Отныне я и мать и отец. Справлюсь ли?»

Я попала в число врагов на­рода, была лишена премии. Ад­министрация искала повод, чтобы избавиться от меня. Я чувство­вала, к чему все идет. Но что де­лать? Нужно было кормить детей и Александру Васильевичу пере­дачу посылать надо. Когда была на свидании, он сказал мне: «По­лучил срок пять лет, и меня от­правляют в Республику Коми.»

Он уехал, а я начала ждать пи­сем с обратным адресом. Как бы­ло мне одиноко. И среди своих я чувствовала себя одиноко. По­немногу меня стали забывать, потому что у каждого хватало го­ря. Таково было время. Помощи ждать было не от кого, только на Господа возлагала свою на­дежду.

Работать на старом месте с каждым днем становилось все труднее. Но заботы другого по­рядка заполняли мою душу. Пи­сем от Александра Васильевича все не было. Стала подрабатывать — шила платья на заказ, так как денег на содержание большой семьи не хватало. Я все чаще стала задумываться, как жить дальше?

Наконец, 3 мая получаю пер­вое письмо из Котласа с адре­сом. Оставив детей, поехала, не предупредив о моем приезде.

Путь от Москвы до Котласа был благополучным. При­ехала рано утром, сняла комнату, оставила вещи и пошла подавать заявление на свидание. До получения ответа решила посмотреть окрестности. Расспросила, как доехать до мес­топребывания мужа. Мне расска­зали. Ехала по узкоколейке, сош­ла на платформе, стою. И вот, проезжает вагонетка, которую сзади толкают несколько мужчин. Присмотрелась и вижу, один по­хож на моего мужа, и самой не верится. Ноги у него обернуты какими-то тряпками. Окликнула, он оглянулся и глазам не верит. Я побежала к нему. Мы сели на бревнышко и немного поговори­ли. Подошел начальник, муж вскочил с места и докладывает: «Это моя жена приехала из Москвы». «Из Москвы?» — проговорил он и ушел. Мы опять продолжили разговор. Но вот приходит кон­воир и предлагает мне пройти с ним. Когда пришли, меня обыска­ла женщина, пересчитала деньги, проверила документы и отпусти­ла, ничего не найдя.

Наутро пошла за ответом. Там мою историю уже знали, накрича­ли на меня и велели в двадцать четыре часа уехать обратно в Москву, но я настаивала на сви­дании и решила, что буду ждать до конца. И ждала, а по утрам выходила на дорогу, когда осуж­денные шли на работу.

Так прошло дней пять. Нако­нец, свидание в присутствии конвоира и передачу мне разре­шили. Я принесла чемодан и все передала Александру Василье­вичу.

Но последнего прощального свидания мне не дали, лишь пе­редали от него записочку: «Ми­лая, родная Нюрочек! Я освобож­ден сегодня от работы по случаю обострения грыжи и увидеться нам с тобою очень трудно. Не огорчайся, дорогая. Болезнь, может быть, вообще освободит от тяжелых работ. Жалею, что твой отпуск несколько омрачен. Ми­ленькая моя, хорошо, что мы, хо­тя немного виделись, другие не имели и того. Поезжай спокой­но домой. До свидания, моя до­рогая! Пришли мне открыток. Це­лую тебя снова и снова горячо. Любящий тебя твой Шурок".

В Москве меня ждали шестеро малолетних деток, которые нуж­дались во мне. Сознание этого придало мне силы.

Как апостол Павел, я научи­лась жить и в скудости и в изо­билии: имею много — не ра­дуюсь, мало — не печалюсь.

Так я прожила одна с шестью ребятишками пять с лишним лет одна. Почти две тысячи тяжелых дней борьбы. Истомилась душа моя, переживая эти годы разлуки. Но я не сдалась, победила все трудности. Конечно, если бы не Господь, то я погибла бы под ношей моей судьбы. Но Он не дал испытания сверх сил, пос­тоянно поддерживал меня на пути.

Анна КАРЕВА

назад