Судьбы

Никому не нужная Вера

«Будьте как дети», - сказал Господь. Это означает, что дети Господу по сердцу, Он их любит. Однако, разве дети все одинаковы? Нет. Что же есть такое в детях, что их всех объединяет, и в то же время, что мы, взрослея, вероятнее всего, утрачиваем?
Я вспоминала себя в детстве, наблюдала за своими и чужими детьми, и вдруг меня осенило! В детской душе явственно ощущение своего бессмертия, вечности. Взрослая жизнь это ощущение либо сглаживает, либо стирает вообще. Взрослые боятся смерти. И еще: детское сердечко доверчиво и всегда готово к самой простодушной любви. Мы, взрослые, именно этих качеств более всего стыдимся и считаем их верхом наивности.
Детский дом. Дверь открывает дежурная девочка. Сразу за входной дверью - шкафчики, похожие на шкафчики в детском саду или в супермаркете, казенная обстановка. Вхожу. Та же девочка, которая открыла мне дверь, подходит к кухонному окошку, получает кастрюлю с едой, тащит ее по лестнице на второй этаж. Делает она это молча, совершенно не обращая на меня внимания, хотя я иду с ней рядом. Так начался мой первый рабочий день в детском доме.
И весь этот день я чувствовала себя не в своей тарелке. Дети сами ели, сами мыли за собой посуду, убирали в спальнях, ушли в школу. Вторая смена делала уроки, я, как подменный воспитатель, помогала малышам, но сделала это так быстро, что снова осталась впереди уйма времени, и я слонялась по коридору, не зная, чем заняться.
Тут ко мне подошла рыженькая, вся в веснушках, девочка. Красивой она мне не показалась -болезненное серое личико, шейка жалко торчит из-под воротника халата. Она взяла меня под руку, завела какую-то немудреную беседу, сказала, что зовут ее Вера. Можно сказать, она меня выручила, спасла от скуки или от безделья. Голосок у Веры поскрипывающий, и рассуждения недетские, видимо, заимствованные у тех взрослых, с которыми она общалась. Я подумала, что, наверное, эта девочка таким образом старается приспособиться к окружающей ее действительности. Возможно, своей чрезмерной серьезностью она хотела мне понравиться? И вдруг улыбка осветила ее лицо и глаза. Она встряхнула рыжими волосами, и проговорила:
- А я умею играть на аккордеоне, хотите, я вам сыграю?
- Конечно, сыграй. С удовольствием послушаю.
Откуда-то Вера принесла аккордеон, сгибаясь под его тяжестью. Тут из одной спальни появился рослый увалень, как оказалось впоследствии - злостный хулиган и прогульщик. Он вызвался помочь Вере, и мы пошли искать укромное место, чтобы никому не помешать. На первом этаже, напротив запертого «музыкального зала», Вера уселась на стул, и взяла первые аккорды. Но тотчас же, в конце коридора, распахнулась дверь медпункта, на пороге появилась разъяренная дежурная медсестра, закричала, прервав Верину игру:
- Ах, это ты, Вера?! Поди, поди отсюда, у меня и без твоей музыки голова болит! Ишь, музыкантша!
Я взглянула на Веру и явственно увидела, как на ее лице проступил страх, он выполз откуда-то изнутри, и вмиг ее лицо, и даже голубые глаза, посерели. Мы пошли восвояси, и мне так и не удалось оценить музыкальные способности девочки.

Но с этих пор завязалась наша дружба.
Дня через два провожали на пенсию сотрудницу, ту, вместо которой меня и взяли. Она принесла дорогие конфеты и вино. Накрыли стол, позвали всех сотрудников и меня. Конфеты я ела, а от вина отказалась.
- А что такое? Тебе нельзя? Давление? Сердце?
- Нет, не в том дело. Я в Бога верую.
- Хм, ну и что? Ты думаешь, мы не веруем? Но, видишь, пьем!
- Вы меня не поняли. Я - баптистка. Тут целый хор голосов протянул:
- А-а-а, понятно!
- У меня по-соседству баптисты живут. У них десять детей! Ну, куда столько?! -возмутилась библиотекарша Римма Хачатуровна.
- А дети у них хорошие? Не хулиганы, не наркоманы? - спросила я.
- Да, в общем... дети неплохие, - запнувшись, ответила Римма.

- Ну, вот видите, Бог помогает. А без Бога родители, порой, и с одним ребенком справиться не могут, правда ведь?
- Эт-то точно, - неохотно согласился со мной наш женский коллектив.
После этого случая все в детском доме - и взрослые, и дети, стали воспринимать меня правильно. Задавали мне вопросы, касающиеся богословия. А мы с Верой, частенько прохаживаясь вместе по коридору, разговаривали о Боге, о разных религиях. И тут Верины рассуждения были явно с чужого голоса, хотя иногда мне казалось, что и собственные мысли ей не чужды.
Вера в своей группе, да, пожалуй, и во всем детском доме, имела особый статус. Среди детей у нее проявлялись явные руководящие способности, а взрослые часто просили у нее помощи, когда требовалось навести в группе порядок или заставить кого-либо выполнить ту или иную работу. Но сама Вера не всегда бывала податлива, как воск, порой бунтовала против возложенных на нее обязанностей, уходила без спросу, отказывалась есть... В общем, это был сложный, противоречивый характер.
Однажды, придя на работу, я застала Веру воюющей против своей группы. Она была лохматая и разъяренная. Кого-то догоняла, кому-то давала тумака. Кричала, срывая голос. Но все были против нее, и она, маленькая слабая девочка, ничего не могла поделать.
Назавтра Вера была, напротив, особенно смиренная. Мы с ней перестирали в машине одежду для всей группы, развесили во дворе для просушки. Видно было, что заставлять и командовать гораздо тяжелее, нежели переделать всю работу своими руками.
Летом у моего сына был день рождения. Я подошла к директору, спросила, можно ли пригласить на праздник нескольких детей из группы. Она ответила:
- Нет! Или всю группу, или никого. Зачем возбуждать между детьми зависть?
- Всю группу?! Но это же затруднительно! И разместить, и накормить! Но все же... я поговорю с мужем.
Муж сказал:
- Да пусть все приходят. Так даже интересней. Пирог испечешь, компот сваришь, салатик сделаешь. А я с дачи фрукты принесу.
И вот они вваливаются в нашу небольшую двухкомнатную квартиру - дети разных возрастов, мальчики и девочки, и даже тот самый хулиган и забияка, он-то больше всех удивился, что и его пригласили, присмирел. Поначалу жмутся к двери, дичатся. А потом начинается веселье. Мои дети, их друзья, моя детдомовская группа - все перемешались, кричат, смеются, колотят по клавишам пианино. Со стола все подмели, муж еще пошел за фруктами, на полу косточки от слив, огрызки от яблок...
Вера подарила имениннику собственноручно сшитое из красного бархата сердечко. Никто из детей и не подумал о подарке, кроме Веры. И когда все собрались уходить, Вера хотела остаться, чтобы помочь мне с уборкой.
Вера запомнила дорогу и стала часто к нам наведываться. Даже когда я уже уволилась. Она приходила - и тотчас бралась за работу. Помыть посуду, вытереть со стола, убрать, даже пыталась стирать, хоть этого делать я ей категорически не разрешала. Как-то раз моя дочь, сидя за обеденным столом, долго наблюдала за Вериным усердием, и вдруг сказала:
- Вера, ты так стараешься, помогаешь нашей маме, наверное, хочешь, чтобы мы тебя усыновили? Да?
Я во все глаза смотрела на свою дочь: не ожидала от нее такой бестактности. Но она, очевидно, и не помышляла обидеть Веру, просто у детей, по русской пословице, что на уме, то и на языке.
У меня не возникало даже мыслей о том, чтобы взять Веру в свою семью. Но после слов своей дочери я задумалась.
«Нет, нет, нет! Это исключено. Ведь Вера уже довольно взрослая девочка. Квартира у нас маленькая. Да и своих детей у меня достаточно», -так размышляла я.
Долго-долго после этого случая, Вера к нам не приезжала. Однажды я ее встретила повзрослевшую, похорошевшую. Она воистину расцвела. Прекрасно одета.
- Вера, ты куда свои веснушки подевала, а? - спросила я, глядя на ее беленькое личико.
- Вывела... Мазала специальным кремом, -засмеялась Вера. - Я уже в училище учусь, на секретаря. Из детского дома ушла, хоть директриса мне предлагала остаться, ну, на определенных условиях... чтобы я там воспитателям помогала. Я не захотела... А у меня парень есть. Добрый, богатый. Я за ним, как за каменной стеной. Может, скоро замуж выйду.
Ее глаза светились, и улыбалась она гордо и мечтательно.
- Рада за тебя. Приходи в воскресенье на богослужение, - я назвала ей адрес.
Вера пришла вместе со своим парнем. Я ее знакомила и всем сообщала, что Вера -девочка из детского дома. Однако Вера меня отозвала, обиженно попросила:

- Никому не говорите, что я - детдомовская. Зачем??? - И еще раз горько спросила:
- Зачем?
У меня были противоречивые чувства. Ведь мне хотелось похвастаться перед сестрами, что я привела в собрание девочку из детского дома, но она вдруг запретила мне это делать. Это было досадно. И тогда я вспомнила слова Господа, что нужно отречься от себя. И слова Апостола Павла о том, чтобы мы старались не о своей пользе, но о пользе другого человека. Так ли уж это трудно?
А Вера между тем рассказывала:
- Целый месяц я прожила у Ангелины Ивановны, нашей воспитательницы, помните ее? У нее рак груди, и она умирает. Ее дочь меня попросила поухаживать за ней. Я ее купала, гладила белье, стирала, кормила. Не могу больше смотреть, как она страдает. Ушла, хоть ее дочь просила меня еще побыть. Не могу.
Да, я, конечно, помнила Ангелину Ивановну. Старый кадр, коммунистка. Властная, деятельная женщина, с голосом зычным, выразительным. По стенам нашей группы висели фотографии военного и послевоенного времени, когда она начинала свою работу в детском доме. Однажды мы с ней сидели в одной компании, то ли обедали вместе, то ли выполняли какую-то работу. Разговор зашел о Боге, и я сказала, что перед Святым Господом мы все, без исключения, грешники. На это Ангелина Ивановна возразила:
- Нет, я не грешница! Мне не за что просить у Бога прощения. Я стольких сирот на ноги поставила. На меня собственная дочь обижалась, потому что я все силы, все свое время, все здоровье отдавала чужим детям.
- Ангелина Ивановна, но ведь вы - женщина? Причем, советская женщина? Вы, наверное, аборты делали? А разве это не грех?
- Ну, миленькая моя, если это еще грехом считать... Все ведь делают... Государство разрешает. К примеру, будь у меня не одна дочь, а десять, как у ваших баптистов, смогла бы я работать?
- Вот-вот, я и говорю, что перед Богом мы все - грешники. Не перед людьми, среди людей, мы, может быть, уважаемые и почитаемые, а Божьи заповеди нарушаем. И Он ждет нашего покаяния.
- А, ерунда все это, в чем мне каяться? Я перед Богом хоть сейчас готова встать, и Он меня примет и оправдает за мои труды. Я же - не алкоголик, не тунеядец, не проститутка. Я - тру-до-голик!
Я молча развела руками. Уже тогда мы знали о ее болезни, и она знала, но собиралась еще пожить.
...Прошло еще время, и снова у нас на пороге Вера. Слегка похудевшая, но милая, душистая, неожиданная.
- Вера? Ну, вот, опять ты куда-то пропала. Почему так долго не появлялась?
- В Америку ездила, - пошутила. Видно, что пошутила.
- Ну, а если серьезно? Замуж вышла?
- Ну, если серьезно, замуж не вышла. В больнице лежала три месяца, три доли легкого отрезали.
- Опять шутишь, Вера? Я серьезно спрашиваю.
- Тогда смотрите, - Вера приподняла рубашечку. Со спины на весь правый бок тянулся розовый шрам. Куда уж серьезней!
Было это под Новый год. Вера осталась у нас на праздники. Температура у нее подскочила под сорок, несколько раз вызывали «скорую». Мои девчонки ютились на одной кровати, а Вера лежала в их комнате, на узком раскладном кресле, безропотно сносила недомогание, жар и лихорадку. Каково это, болеть, да еще в чужом углу? Возле нее стояли бутылки с минералкой, лежали нарезанные лимоны, засыхали очищенные мандарины. А ведь у Веры была живая мать и три сестры, также вышедшие из детдома, но теперь живущие у матери. Но, узнав о Вериной болезни, мать не пустила ее под свой кров, испугавшись расходов на лекарства, а, может, и на похороны?
- Мама, почему? - подняв на меня печальные глаза, спрашивал сын. - Почему? Ведь праздник, Новый год, все должно случаться только хорошее, радостное, подарки... а Вера к нам пришла - и заболела. Принесла нам грусть.
- Я не знаю, сыночек. Но, может быть, это Сам Иисус Христос пришел к нам под Новый год в облике Веры? Ведь Он Сам сказал, что в каждом страдальце - Он. И ждет от нас сострадания и милосердия?
Вера тяжело переживала предательство своих родственников. На лето из студенческого общежития все разъехались. Даже родная сестра Ирка уехала к матери. А Вере ехать было некуда. Она подбирала брошенных котят, несла их к себе в комнату, и они делили вместе с ней ее нехитрые обеды и ее ложе. Целыми днями она лежала, окруженная пятью-шестью котятами. Жизнь ее зашла в тупик. «Ах, зачем я на свет появилась? Ах, зачем меня мать родила?»
Потом были онкологические больницы, химия, выпавшие волосы. В общежитии Вере выделили отдельную комнату. Поначалу с ней жила одногруппница, но впоследствии, когда болезнь приковала Веру к постели и ей потребовался уход, приехала ее старшая сестра Женя.
Как-то я приехала в эти ее последние дни к ней в общежитие. Вера уже почти ничего не ела. Сквозь пожелтевшую кожу исхудавшего лица вновь проступили темные мелкие веснушки, которые она когда-то так старалась вывести. На голове - свалявшийся, сбившийся набок паричок. Рядом с Вериной кроватью сидел на табуретке паренек. Не тот красавец, за которого Вера собиралась замуж. Этот был маленький, тщедушный, некрасивый лицом. «Ни вида, ни величия». Но его глаза... Нет, глаза тоже были некрасивы, но! Глаза были наполнены любовью и великодушием. Он один оказался у постели умирающей девочки. В свободное от работы время он помогал ухаживать за Верой: кормил ее, поил, умывал и носил на руках по комнате. И я увидела утешение в угасающих глазах Веры. В комнате было много цветов. Слабо улыбнувшись, Вера сообщила, что эти цветы приносит ей Витя. В углу, под стулом, стояла тарелка с едой, около которой вертелся резвый котенок.
Новый Завет лежал в изголовье у Веры, она его читала. Скоро, скоро, совсем уже скоро... встреча с Богом.
И вот, свершилось. Вера отошла в вечность весенним днем, в больнице. Перед ее кончиной к ней из церкви приходили сестры, исповедали ее, Вера со смирением покаялась, безропотно принимая Божью волю.
Цвели деревья, точно большие, до облаков, букеты. Небо было просторное, легкое и светлое. Витя взял себе на память о Вере ее осиротевшего котенка. А мне все не верилось, что Вера умерла.

И долго еще я ее видела, мелькающую в толпе. Вот ее легкая фигурка, вот ее длинные рыжие волосы... Хотя, волос-то уже не было...
И припоминалось, как однажды мы семьей были на пляже, и Вера с нами. Я читала детям вслух какую-то книгу, и Вера хотела положить свою голову мне на колени, но не решилась, а я сделала вид, будто не заметила. Так и осталась Верина голова на весу, между небом и моими коленями... Или вот, когда я пришла к ней в больницу, Вера попросила меня назваться ее мамой, но я не захотела: зачем? ведь это же неправда! Христианам ложь не к лицу...
Почему же так много я заботилась о собственной «святости» и так мало думала о переживаниях маленького человечка, оказавшегося рядом???
Кому нужна была эта коротенькая, закончившаяся смертью, жизнь? Однако, Божий пророк сказал, что если и мать оставит грудное свое дитя, то Бог не оставит и не покинет человека. Он взял к Себе Веру.

Надежда Чекалина,
Ростов-на-Дону

Назад