Житейские истории

КРАСОТКА

ПОДРУГА

Лилька действительно была самой красивой из всего нашего класса. Никто из девчонок не рисковал стать ее подругой. Ясно, почему. Любая из нас становилась лишь сереньким фоном для зеленых Лилькиных глазищ, роскошной шевелюры и мастерски выписанных природой черт лица. Вы спросите, почему я стала ее подругой? Отвечу честно: я тоже красива. Только моя внешность была абсолютным антиподом внешности Лильки. Я блондинка, глаза у меня серые, а черты лица ничем не хуже Лилькиных. Я сразу поняла, что только выиграю, находясь рядом с ней. Ведь мужчины так любят многообразие! Вот и пусть их глаза перебегают с ее лица на мое и не знают, на котором из них остановиться.
После выпускных экзаменов мы с Лилькой договорились поступать вместе в институт. Где? Конечно, в Питере! Наш Мурманск многим напоминает маленький Питер. Но все-таки маленький. И только мурманчанам. А нам так хотелось осесть там, в большом и настоящем Питере. Однако судьба улыбнулась только мне. Я успешно сдала экзамены и могла считать себя студенткой. А Лилька позорно завалила химию. Сама виновата! Надо было меньше кокетничать с «химиком». А последний год она только и делала, что строила ему глазки на уроках. Лучше бы попросила позаниматься с ней дополнительно. И вот теперь завистливо рассматривает мой студенческий билет, на котором четким и красивым почерком были написаны мои фамилия, имя и отчество. И еще я была уверена, что через пять лет я стану настоящим врачом. И эта уверенность каждую минуту разукрашивала мое лицо улыбкой. Лилька не на шутку обиделась. Она считала, что я должна была грустить по поводу ее провала. Поступать в другой институт Лилька не хотела:
- Ничего страшного, на следующий год поступлю.
Лилька долго грустить не умела, возвращаться домой она не захотела, поэтому мы решили снимать совместное жилье. И экономней, и веселей. Я не заметила, как погрузилась с головой в учебу, а Лилька вдруг открыла в себе талант бизнесмена. Она оформила загранпаспорт и стала дважды в месяц ездить в Норвегию. Постепенно наша комната превратилась в склад. Лилька приоделась сама и приодела меня. А потом даже уговорила хозяйку сдать нам вторую комнату. Через два года Лилька об институте уже и не вспоминала. Она превратилась в настоящую бизнесвумен, хваткую и решительную. Телефон наш был постоянно занят, принимая заявки от заказчиков. Лилька купила симпатичный и нестарый «вольвешник» и стала подумывать об открытии собственного магазина.
Никита в ее жизни появился неожиданно, как принц из сказки. Я так никогда и не узнала, где он познакомился с моей подругой. Но то, что они любят друг друга, было видно за версту. Лилька сияла, как медный тазик. Никита стал ездить с Лилькой по заграницам, Лилька засверкала крупненькими брюликами, зашуршала мехами, и я поняла, что стала лишней. Но Лилька сама опередила меня. Они с Никитой купили квартиру и съехали, увезя с собой свою веселую и беспокойную жизнь и многочисленные тюки с одеждой.
После их отъезда я нашла в туалете, за синей крашеной ширмой из фанеры, забытые сигареты. На красивой блестящей коробочке лежал крохотный шприц с засохшей розоватой жидкостью. Я знала, что Лилька никогда не курила, значит, и сигареты, и шприц были Никитиными. Сколько жить придется, буду помнить тот миг, когда я выбросила шприц в мусорное ведро и сердито захлопнула его крышку. Интересно, Лилька знает? Может, не только знает? Но мне было противно и страшно думать об этом. В конце концов, Лилька взрослый человек и сама справляется со всеми своими проблемами. Наверное, справится и с этой. Если еще не поздно... И вообще, хорошо, что они уехали. Если бы я знала в эту минуту, что еще не поздно спасать Лильку, я бы весь город объехала, но нашла бы свою подругу. Или я сама себя так успокаиваю? В общем, я предала Лильку.

МАМА

Я никогда не думала, что так легко расстанусь с дочерью. Она всегда приносила мне только радость, и так не хотелось расставаться ни с моей милой девочкой, ни с этой радостью. Но удержать Лилю было невозможно. Она всегда поступала так, как считала нужным. Правда, всегда при этом оказывалась права. Мы с мужем собрали свою доченьку в дорогу и стали привыкать жить без нее. Лиля удивила нас дважды: в первый раз - когда позвонила и сказала, что денег присылать больше не надо, у нее есть. А второй раз - когда приехала на дорогой машине и привезла нам кучу подарков. Вещей было так много, и они были такие дорогие, что мы с отцом заподозрили неладное. Что скрывать, все родители видели «Интердевочку». Лиля наши сомнения поняла сразу и расхохоталась: - У меня есть магазин в Питере. Конечно, не Гостиный Двор, но все же..., - Лиля достала несколько фотографий. Красивый фасад и блестящая вывеска с названием «Скандинавский стиль» привели нас в состояние, близкое к обморочному. На пороге магазина стоял высокий и красивый мужчина.
Все выглядело так надежно и неожиданно замечательно, что сердце мое тревожно сжалось. Я всегда боялась произносить сомнения вслух, памятуя библейские слова о том, что смерть и жизнь на кончике нашего языка. Поэтому только вздохнула в очередной раз и сказала своей красавице дочери:
- Будь осторожна, Лиля. Чем выше успех, тем больше должна быть осторожность.
Лиля в ответ качнула своей копной волос и беззаботно рассмеялась.
Больше здоровой я свою девочку не видела. Она перестала приезжать, отговариваясь вечной занятостью и бесконечными поездками. Два года пробежали, как один миг. Никита позвонил сам. Он сказал, что я должна приехать за Ли-лей. Я ничего не успела спросить, как в трубке раздались суматошные гудки. На том конце провода что-то происходило, и я знала, что это - смерть. Никита умер, как жил - со шприцем в руке и с беззаботной улыбкой на своем постаревшем, но все еще красивом лице. Тогда я впервые узнала, что такое «золотой» укол. Хоронить Никиту приехала его мать. Она увезла его к себе на Украину, откуда совсем недавно провожала сына в красивую и богатую жизнь северной столицы.
Лилю я нашла в инфекционном отделении больницы. Я не сразу поняла, что этот черный сморщенный скелетик- моя красавица дочь. От нее воняло так, что у меня закружилась голова. Лиля гнила заживо, и никто уже не решался подходить к ней, боясь заразиться гепатитами со всеми буквами от «а» до «с». Черные круги обрамляли ее желтые белки глаз.
- Цирроз печени, ноги гниют, она давно не может ходить..., - врач скучно и подробно перечислял все Лилины болезни, как будто подготавливая меня к последним своим словам.
- ...надежды, практически, нет. Пусть она умрет дома, она просила. Подкормите ее недельку перед дорогой, и в путь, - он как будто бы чуть не произнес «в последний путь».
Я не знаю, почему я не плакала. Наверное, мне просто было некогда. В первую очередь я добилась, чтобы мне позволили искупать дочь. Позволить-то мне позволили. Но помогать было некому. Все нянечки и санитары давно поувольнялись с грязной и плохо оплачиваемой работы. А сестрам было просто некогда. Я купала своего взрослого ребенка и пыталась поймать ее взгляд. Но Лилины глаза «плавали», как у новорожденного. Они никак не могли сфокусироваться и поймать мое лицо. Спекшиеся губы даже не пытались сказать что-нибудь. А я все уговаривала и уговаривала:
- Лиля, детка, скажи «мама». Скажи мне «мама», - я цеплялась за это слово, как за спасение. Мне казалось, что если Лиля произнесет его, ей сразу станет легче.
Через два дня кончились деньги. У меня были лекарства, которые должны были поддержать Лилю в дороге, немного еды для нее и два билета в плацкартный вагон. До поезда оставалось всего два часа, а ехать мне было не на чем и не за что. И тогда впервые, отчаянно запрокинув голову, я закричала на весь больничный коридор:
- Господи, ну помоги же мне хоть чуть-чуть!
-Ты что кричишь, мамаша? Поехали, - здоровенный мужик подхватил каталку, на которой лежало скрюченное тело моей дочери, и повез ее к выходу. Там он ловко поднял ее и закатил в старенький УАЗ.
- Кто?
- Что - «кто»?
- Кто помог? - я еще не пришла в себя от нежданного счастья.
- Твой Бог, - мужик серьезно посмотрел на меня в зеркало заднего обзора и даже не улыбнулся.
Когда каталка с Лилей катилась по перрону, нам все уступали место, с жадным любопытством вглядываясь в укутанное лицо моей дочери. Одна сердобольная женщина сунула мне в карман денежную купюру, горестно прошептав:
- Пусть ваша мама поправится.
«Мама!», - меня как кипятком ошпарило. Моей дочери всего двадцать четвертый год, а она похожа на старую умирающую женщину! Что же такого она натворила в жизни, если ее красота и здоровье не оставили в ней и следа?
Я помню, что всю дорогу мне помогали люди. Они купили для нас постель и угощали до самого Мурманска. Лиля всю дорогу молчала и только однажды попросила:
- Сок, хочу сока.
Я перебрала в кошельке деньги, которые и деньгами-то уже невозможно было назвать. Да, на эти три рубля с мелочью уже ничего не купишь. И тут я вспомнила про купюру, которую сунула мне в карман женщина на перроне. Боже мой, это были пятьдесят рублей. Целых пятьдесят!

Лиля выпила сок и сказала впервые за все эти дни:
- Мама... Не ругай меня, мама. И тут я заплакала:
- Я тебя не ругаю, детка. Я тебя благословляю. Ты мое счастье, ты моя радость, - я совсем не боялась заразиться от Лилички всеми ее гепатитами. Я обнимала ее голову и целовала в милое и родное лицо.
Дома, в заснеженном Мурманске, нас встречали мой муж и младший Лиличкин брат, Алешка. Они бережно перенесли Лилю в машину, и мы, наконец, поехали домой. Долго и страшно рассказывать о Лилиной болезни, она пролежала дома два бесконечных месяца, и не было ни одного дня, когда бы на меня не накатывалось отчаяние, а потом не спасала надежда. Я научилась молиться и даже купила себе Библию. У меня, правда, была старая бабушкина Библия, но она была написана на древнеславянском языке. А мне всегда хотелось понимать, что именно я читаю и как молюсь. Я как будто впервые прочитала шестую главу от Матфея. Действительно, как просто: «Войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему...». Я совсем осмелела и стала просить. Просить у Него. У меня почему-то не было сомнений в Его помощи, и я почти нахально верила, что дочь моя поправится. Врачи, делая забор крови на анализ, смотрели на меня, как на умалишенную. И однажды сказали, чтобы я не строила иллюзий, чтобы потом, когда наступит конец, я никого не винила. Поэтому я решила больше не отдавать Лилю в больницу. И упрямо твердила, что Главный Врач -Христос. И для Него нет преград.
Лиля молча слушала меня, и глаза ее становились жадными, как будто она хотела заново начать жизнь. Это было очень важно - захотеть. Мы много разговаривали, вернее, говорила Лиля. И я наконец узнала, как она стала наркоманкой.

ЛИЛЯ

Я была ревнива. И в моменты ревности со мной лучше не спорить. Никита быстро научился управлять моей ревностью. Сначала он дал мне понюхать какой-то порошок. Совсем немного, крошечку. Мне сразу стало так легко, так беззаботно. Я уже не обращала внимания на взгляды, которые Никита бросал в сторону моей подруги. И сложности и неурядицы бизнеса отступили куда-то далеко, завесившись от меня розовой шторкой. Я впервые уснула спокойно и проснулась свеженькой, как огурчик с грядки. Нельзя сказать, что я совсем ничего не знала о наркотиках. Конечно, я слышала, что «сесть на иглу» - это сделать первый шаг к могиле. Но я и не собиралась колоться. Зачем? Мне хватало только слегка вдохнуть, и все! Пока хватало...
Проклятые тюки! Они так надорвали мне спину, что казалось, я уже никогда не разогнусь. Вечно на этой таможне приходится надрываться! Здесь некому платить, чтобы твой багаж перетаскивали с места на место. Но сегодня я едва могла передвигаться. Скорее бы пройти таможню, а там -Никита, его сильные и ловкие руки. Да и носильщики, в конце концов! Откуда этот вой сирены? Господи, да это ведь скорая помощь так завывает. Наверное, ей не уступают дорогу! Кого она спасает на этот раз?
Очнулась я в гинекологии. От моего ребенка не осталось и следа. Когда мое тело в последнем
усилии вытолкнуло крохотное и еще несозревшее тело моего мальчика, сестра подхватила его и спросила:
- Хочешь посмотреть? Наверное, если бы она задала
какой-нибудь другой вопрос, например, хочешь подержать или хочешь проститься, я, наверное, взяла бы ребенка в руки. Но «посмотреть» было сродни «рассмотреть». Мне было страшно и стыдно. Стыдно перед моим умершим ребенком, что не уберегла его, не доносила. Променяла на тюки с дорогими тряпками, за которые получу кучу денег.
«Вот и живи теперь с этой кучей!», - эта мысль преследует меня с тех пор, как проклятье. Я стала жалеть себя и ненавидеть одновременно. Так хотелось переделать всю жизнь и начать сначала. Ради кого?
Никита отнесся к потере ребенка равнодушно. Но меня он жалел. Даже стал делать успокаивающие инъекции.
- Чтобы не было истерик, -сказал он.
Истерик не было. Был кайф.
«Действительно, что я распсиховалась? Успею еще нарожать. Да и вообще, разве плохо нам вдвоем. Да и одной мне разве плохо теперь? Деньги есть, бизнес стабильный. Чего мне не хватает?», - это были мои главные мысли в тот год.
Деньги закончились через два года. Последние поездки были очень неудачными. Наверное, я потеряла азарт. Если так пойдет, то придется продать квартиру. Впрочем, она дорогая. И денег хватит и на «кайф» и на аренду чужой квартиры.
Мысли путаются. Есть совсем не хочется. Шум в голове... Иногда я просыпаюсь, вместо денег в руке - пакетик. За что? Не хочу понимать... Где Никита? Никита лежит в углу в обнимку с каким-то худосочным мальчишкой. Хорошо, что он не один. Никите всегда холодно спать, если он один... Интересно, я его больше люблю или ненавижу? И еще: сколько шагов до своей могилы я уже прошла?
Мамочка, мамочка, как хорошо, что ты не видишь, в кого превратилась твоя красотка! Господи, помоги мне, Господи! Я проснулась оттого, что много-много раз кричала имя Бога! Что это со мной? Наверное, я умираю...
Сегодня приснился странный сон. Мне приснился Иисус Христос. Правда-правда! Не верите? Конечно, нам много чего снится, но чтобы Бог! Я, правда, и раньше слышала этот голос. Он звал меня и звал. Я думала, что это на тот свет меня зовут. А сегодня вдруг приснился Он. Я даже думаю о нем с большой буквы... Это странно. Я ни о ком никогда не думала с заглавной буквы. Он смотрел на меня с креста, такой красивый и такой измученный. Его тело было истерзано пытками, а кожа покрыта бесконечными язвами страшных болезней. Я, как наяву, почувствовала Его боль. Нет, ЕГО БОЛЬ! Наверное, это была лишь малая толика Его боли, иначе бы я просто не выдержала, не смогла. Иисус повернул ко мне свою окровавленную голову, покрытую жестоким терновым венцом, и произнес спекшимися от мук и жажды губами:
- Отдай мне свой грех, отдай мне свою боль..., - Иисус почти умолял меня. Меня! Меня, тварь, недостойную целовать и каплю мученического пота, скатившуюся с Его ступни! Он умолял меня... И мое горло, слипшееся от сухости, вытолкнуло слова, которые Он жадно ловил, и, казалось, впитывал, увеличивая еще и еще свои муки. Я прохрипела:
- Отдаю... Прости... - мне было очень страшно в эти минуты. Я хотела кричать и
кричать, рассказывать и каяться Ему. Но находиться рядом с Ним мне было очень страшно. В какой-то миг мне показалось, что тело мое сейчас рассыплется, как пересохший песочный куличик в детской песочнице. Но я знала, что этот страх рожден познанием Его величия и Его могущества. И опять звук сирены. Вонь инфекционной больницы такая же противная, как и вонь моего гниющего тела. Но мне уже не страшно. Мне казалось, что теперь нужно только ждать. Кого? Чего? Я не понимала. Я только еще раз хотела услышать Его голос. Но первый, дошедший до меня голос, был голос моей мамы. И он спасал меня:
- Лиля, детка, скажи «мама». Скажи мне «мама».
И я наконец заплакала. Теперь мне не страшно. Я поняла, что мы втроем: Христос, моя мама и я. Для болезней места нет. Но я еще воняла. Я помогу Тебе, Господь, исцелить меня... Я буду стараться. Ведь Ты один не предаешь, не бросаешь, не отрекаешься.

Ольга ШУЛЬГА
Санкт-Петербург

Назад