литературная страничка
Что с тобой теперь?
«Не предавайся греху и не будь безумен: зачем тебе умирать не в свое время?»
(Еккл.7:17)
Я смотрю на тебя так,
как никогда не смотрел. Смотрю и не могу отвести глаз. Есть какая-то
необычайная притягательность в лицах умерших: наверное, мы не можем наглядеться
на них потому, что видим их в последний раз, а может быть, и нет… Не знаю… Да и
кто знает?
Ты лежишь в этом гробу
такая… строгая, что ли, какой никогда не была в жизни. Лицо твое стало торжественным,
спокойным и красивым мраморной застывшей красотой. На нем не осталось и следа
той тяжелой болезни, которая долго убивала тебя (эти умельцы из морга за
хорошие деньги действительно творят чудеса). Ты вся утопаешь в цветах – только
на похоронах у нас по-настоящему не скупятся на цветы. Вспоминаются вдруг слова
кого-то из великих: человека встречают цветами при входе в жизнь, и цветами же
провожают при выходе из нее… Вокруг тихо, и в этой особой кладбищенской тишине
слышны только всхлипывания, рыдания и причитания родных… Но и они кажутся
негромкими, как бы сдержанными, не в полный голос. Здесь тоже надо соблюсти
приличия…
«Ибо отходит человек в
вечный дом свой…» Смотрю на тебя и понимаю – ты уже никогда не произнесешь ни одного забористого словца, на которые
была такой мастерицей. Никогда не
затянешься дорогой сигаретой, не выпьешь с изяществом бокал вина. Никогда не услышим мы твоего
хрипловатого голоса и заразительного смеха. Эх, Валя-Валентина…
Здесь, на кладбище, у
свежевырытой могилы и открытого напоследок гроба на все смотришь по-иному. Это
завтра, а то уже и сегодня вечером, мысли снова потекут в привычном
направлении, вращаясь вокруг суетных житейских забот. А сейчас, под
аккомпанемент рыданий, я судорожно пытаюсь вспомнить: все ли мы сделали для
тебя, все ли сказали – чтобы остановить тебя в твоем безумии, в твоем
стремлении поскорее уйти? Пожалуй, все. Или почти все. Или ничего?
Эх, Валя-Валентина…
Запоздалая мысль – а ведь этого могло и не быть. Или могло быть, но совсем не
так – без общего чувства тоски и безысходности, которое владеет всеми нами,
провожающими тебя. Всеми, безо всякого исключения. Так всегда бывает на похоронах у тех, кто отверг «волю Божию о себе»,
как написано в Библии. А воля эта в том, «чтобы никто не погиб…» Никто! Зачем
ты отвергла Его волю о себе, Его любовь? Зачем, Валя, ну зачем?
Ты отвергала ее всю
свою недолгую жизнь, до самого конца. Ты затыкала уши, когда мы говорили о
Боге, о Его любви к грешнику. Ты обращала в шутку все наши старания (может
быть, неуклюжие) поговорить на эту тему. А если пытались «достучаться» сильнее,
пресекала разговор решительным: «Хватит! Смените пластинку!» И мы меняли…
Потом ты заболела.
Возможно, твоя болезнь была излечимой, но ты запустила ее. Ты корчилась от
боли, но к врачу упорно не хотела идти. Так делают по неразумию маленькие дети
или же глубокие старики, махнувшие на себя рукой. Но ты была молодой красивой
женщиной, и всем врачам и осмотрам предпочитала рюмку коньяка с сигаретой.
«Обойдется!» Не обошлось….
Что ты испытала, когда
все-таки, потеряв тридцать килограммов веса, прошла обследование и услышала
приговор, который уже давно был в мыслях у всех нас? Рак… Как забилось твое
сердце, когда ты поняла, что идешь уже «долиною смертной тени»? Не может быть,
чтобы оно не затрепетало, чтобы не перевернулось все перед глазами, не ушла
из-под ног земля!
Но внешне ты стала
холодной и сдержанной. Ты привела в порядок свои земные дела – завещание и
прочее – и напрочь отвергла духовные, окончательно и бесповоротно. Наши слабые
попытки поговорить о вечности, которая стремительно приближалась, ты прекратила
твердо и непреклонно: «Оставьте меня, дайте спокойно умереть!» Ты хотела даже у
порога смерти выглядеть самостоятельной и независимой, «держать марку» до
конца… Перед кем?
Да, мы молились за тебя.
Молились, чтобы Всемогущий дал тебе еще один шанс, пусть уже без нас. И
услышана была молитва, и дан был шанс, и еще какой!
«Валя-Валентина, что с
тобой теперь? Белая палата, крашеная дверь…» Сколько лет прошло, а все помнится
это стихотворение Багрицкого. Да и кто не помнит «Смерть пионерки» – мать
в слезах умоляет дочь надеть нательный крестик, но та с гордостью отвергает
материнскую, а с ней и Божью, любовь. И умирает – гордо, непреклонно. Но ее, ту
Валю, как-то можно понять – страшное время, когда пели «мы на небо залезем,
разгоним всех богов». А вот тебя понять было невозможно, можно было лишь
молиться…
Тебя поместили в
христианский хоспис: Бог до конца заботился о тебе. В первый же день добрый
седобородый доктор погладил тебя по голове и ласково сказал:
– Молись, дочка! Бог милостив!
Но ты с негодованием
оттолкнула его руку:
– Вы кто, доктор или поп? Вы лечить должны, а
не молиться заставлять! Вот и лечите!
Доктор вздохнул,
покачал головой и ушел. А ты тогда даже не поняла, что оттолкнула не руку врача
– оттолкнула нежную руку Спасителя.
А наутро ты просто
сбежала из хосписа – в чем была, в больничном халате и тапочках. На такси
добралась до дома (как не побоялся водитель твоего вида – и правда, деньги не
пахнут!). Утром в твою палату пришел священник с исповедью и соборованием – но
тебя уже не было. Он, видавший виды, был поражен твоим поступком, и чуть не
плакал, глядя на опустевшую кровать…
А назавтра ты умерла.
…Я смотрю на тебя, на
твое застывшее среди цветов лицо, и не могу отвести глаз. Да, наверное, без
Бога как-то можно жить. И наверное, жить при этом вполне комфортно – живут же,
и неплохо живут (со стороны, во всяком случае). Но разве можно без Бога умирать?
Валя-Валентина, что с
тобой теперь?
Андрей Маершин,
С.-Петербург