быль

Звонок рявкнул, и сердце почуяло беду. В дверях показалась соседка.

– Тамара, из милиции позвонили, твоя дочка пропала из детсада, ее уже ищут. – Тома на глазах побелела, как сугробы за окном. – Сейчас к тебе за фотографией придут.

Последние слова до матери уже не долетели, она рухнула на пол маленькой прихожей.

Тома и тетя Клава жили в квартирах напротив друг друга уже пять лет. Обе они были без мужей со сходными судьбами и приличной разницей в возрасте. Клаву еще по молодости, когда ей не было и 25, муж оставил на руках с маленькой дочуркой. Она надеялась только на себя, вот и крутилась, как волчок, чтобы заработать, прокормить, выучить свое чадо. А чадо выросло и уехало в чужую страну, так уж сложилось. Клава ни разу не видела ни зятя, ни внучат. Все ее богатство – квартира, телефон и пенсия, да вот еще с соседкой повезло.

Тома заработала только на квартиру, на телефон еще не скопила, хотя бегала на три работы. В отличие от Клавы ее муж не бросил – она от него ушла, уехала в другой город, да подальше, чтобы не нашел. Пил он крепко и часто, и не раз она с синяками ходила после его веселья. Но не это заставило ее принять такое решение. Однажды в дверь позвонили, и она узнала, что он женат не только на ней. Та, другая, разыскивала его, чтобы подать на алименты. После такой вести Тома и надумала уехать, пока дочка еще совсем маленькая, чтобы и не знала и не помнила такого папашу. Замуж больше Тамара не собиралась и друзей не завела, разве что с соседкой, добродушной порядочной женщиной, общалась. Смыслом ее жизни была единственная дочь.

– Очнулась, наконец, я уж полчайника вылила на тебя, – Клавдия Сергеевна помогла соседке подняться. – Давай, Томочка, не время в обмороки падать, нужно карточку найти.

– Да, да, нужно карточку найти, – бессмысленно повторила молодая женщина и поплелась в комнату, – сейчас, сейчас.

На столе появился альбом с фотографиями.

– Здесь ей 2 годика, а здесь почти 3, – на карточку капнула крупная слеза, – а вот эта последняя, с месяц назад фотографировались. – С фотки смотрела на мать симпатичная кудрявая девчушка.

Снова рявкнул звонок. К двери побежала Клава и привела в комнату моложавого парня в милицейской форме.

– Есть фотография? – не церемонясь, спросил он.

– Вот, – бледная мать с заплаканными глазами протянула милиционеру снимок, и тот сразу развернулся к выходу. – Постойте, как это она пропала из сада? Где она сейчас? Где она? – Поток вопросов перебил ровный мужской голос:

– Ищем, мамаша, ищем. – Дверь хлопнула, и на полминуты в квартире застряла тишина.

– Ищут они, и я пойду. – Тамара завернулась в платок, сунула босые ноги в сапоги и выбежала из дома.

– Куда ты! – кричала ей в след соседка. – Посмотри метель какая! – Но ответа она не услышала, только где-то внизу отозвалась резким звуком дверь подъезда.

Ветер срывал снег с сугробов, подхватывал падающий с неба и гонял его, и кружил, как в миксере, и бил по лицу ледяными снежинками. Холод пробирал насквозь, обдавал, словно кипятком, обжигал. Но на все это женщина не обращала никакого внимания, она шла, падала, вставала и снова шла…

Клава растерянно ходила по чужой квартире:

– Что делать, что делать? – говорила она сама себе. – Может, и я пойду искать? А вдруг позвонят или придут спросить чего, а тут никого. Домой пойти, звонка дождаться? А может, сюда новости принесут?

Клава вдруг поняла, что соседка с дочкой – единственные близкие ей люди, и у нее никого ближе нет. Ей было жаль маленькую потерявшуюся в пурге девочку и страдающую от этой потери мать. И она не просто сочувствовала, ее сердце болело, щемило, будто это были не соседи, а собственные дочь и внучка. Ей даже захотелось поменяться с ними местами: самой потеряться, только пусть они в теплой квартире сидят.

– Как, как помочь, что я могу сделать, – мучила она себя, и все яснее и яснее понимала, что помощи от нее никакой быть не может.

Резко погас свет. В окно даже фонарь не светил, и окна соседнего дома не горели. Квартиру заполнила густая непроглядная тьма. Стало жутковато. Так страшно ей было только однажды, когда муж ее больную и слабую после родов выставил за дверь с ребенком на руках. Она плелась в сумерках по чужим заснеженным улицам в чужом городе. Дочка в теплом одеяле мирно спала, не подозревая, что у мамы нет ни дома, ни денег, только железнодорожные шпалы под ногами. «А чем не выход, – подумала женщина, положила дочку на рельсы и сама легла поезда дожидаться, – секундочка, и нам с тобой ничего не нужно будет – ни дома, ни пищи. И я не увижу, как ты замерзаешь».

Послышался стук колес приближающегося поезда

– Прости, Господи, – скороговоркой сказала Клава и зажмурила глаза.

– Ты что это, девонька, надумала, – услыхала Клава над самым ухом хрипловатый старческий голос. – Грех, страшный грех. Сама-то как хочешь, а дитя не смей.

Откуда появился старик? Он взял ребенка и пошел себе, а Клава – бегом за ним.

– Стой, дедушка, – не твое ведь.

– Не мое, Божье, а ты распоряжаться взялась.

За спиной промчался поезд, Клаву передернуло.

– Да я, понимаешь, мне идти некуда, – семенила за чудным дедом Клава и сбивчиво рассказывала ему о своих несчастьях. Так дошли они до деревянного покосившегося домика на окраине городка. Старичок отдал Клавдии ребенка, постучал в дверь и… исчез. Больше Клава никогда его не видела и постаралась забыть этот день. Только сейчас в темной комнате, чуя беду неминучую, потерю дорогую, вспомнила она рельсы, поезд, отчаянье и неожиданную скорую помощь.

– Помилуй, Господи, – уже не скороговоркой взмолилась она, – помоги!

Где-то внутри нее раздался голос:

– А ты веришь?

– Как теперь не верить? Ты мне тогда помог, и теперь помоги, Господи!

Темнота надоела, Клава кое-как добралась до кухни. Там она нашла свечу.

– Есть здесь кто? – в дверном проеме нарисовался тусклый силуэт милиционера, того самого, что за фотографией приходил.

– Я здесь, я.

– Вот ваша потеряшка.

Клава прижала заснеженную девочку к себе. Ей не верилось, что все уже позади, почти все. Парень улыбнулся и исчез.

– Пойдем-ка ко мне, внученька.

За окном затихал уставший ветер. В квартире и в окнах соседних домов снова загорелся свет. Клава поставила полный чайник на газ.

– Как же ты потерялась?

– Вовка на прогулке сказал, что если от садика отойти далеко-далеко, то он станет точкой. Я Вовке не поверила, садик такой большой, и пошла посмотреть: как он точкой станет. Я шла, шла, а потом снег на меня напал. Я с ним боролась и победила. Бабушка Клава, а мама моя где?

– Вояка ты моя, – засвистел чайник и зазвенел телефон. Клава сняла трубку.

– Мама в больнице: тепло не одевалась, вот и простыла. Ее там маленько полечат, а мы пока с тобой чаю попьем, ночку поспим, и она придет.

Елена Шилижинская

В. Новгород

назад