история одного спасения
Бабушка и внук
Душа с землей почти простилась,
Но Богу бабушка молилась!
И встали смерти на пути
Два слова: «Господи, прости!»
Елена Шустрякова
Бабушка
В одном стареньком доме, на Охте, лежит на своей маленькой постели бабушка. Такая маленькая, высохшая, что и на постели почти не видна. Звать бабушку Анной Николаевной, а лет ей от роду – девяносто семь. Лежит Анна Николаевна, с постели не вставая, уже шесть лет – с того злосчастного дня, как упала и сломала ногу. Конечно, приходил врач, осмотрел, покачал головой и сказал, что в больницу отправить бабушку можно, но кость уже не срастется. Так и осталась бабушка дома, на попечении у невестки (она у Анны Николаевны замечательная, слава Богу).
Вот так и вышло, что ведет эта старушка полностью «лежачий» образ жизни, да к тому же почти ничего не видит, слух тоже неважный, и недуги стариковские одолевают. Любая другая старушка в таком положении, наверное, плакала и желала бы для себя одного – скорой смерти. Но Анна Николаевна, будучи вот уже пятьдесят лет чадом Божьим, не унывает, слез не проливает, не стенает и жизнь свою не клянет. Никто из окружающих от нее ни жалоб, ни причитаний не слышал. Бывало, придет ее навестить кто-нибудь и давай расспрашивать о самочувствии: что, мол, и где болит, да в каком месте отдается. А бабушка его тут же и остановит:
– Охота тебе про мои болячки слушать! Мое дело известное: молиться да к встрече с Господом готовиться. А ты вот лучше о своих делах расскажи, оно поинтересней будет!
Так и переведет разговор от своих болезней на собеседника. Да еще расспросит его во всех подробностях, так что посетитель, сам того не замечая, все свои заботы бабушке и выложит как на духу. А она ему (или ей) еще и присоветует, как поступить.
А если кто начинает удивляться ее разумению и крепости, она говорит:
– Эх, милый! Да разве я сама, без Господа, смогла бы до таких лет дожить и в здравом уме остаться? Моего тут ничегошеньки нет, а все Ему одному – и слава, и честь!
Молится бабушка часто, почти целый день. Так, лежа на спине (иначе-то никак), сложит сухонькие руки на груди, глаза закроет и давай молиться. Малость отдохнет, и снова за молитву. И так Господь на молитвы эти отвечает – поверить трудно!
Об одном таком удивительном Божьем ответе я и хочу рассказать.
Внук
Частенько, в перерывах между молитвами, приходят к бабушке воспоминания – куда от них денешься? Вспоминается многое: голодное детство, молодость в работе с утра до ночи, суровое блокадное время. Вспоминается, как в конце блокады уверовала в Господа и прилепилась к Нему всем сердцем и на всю жизнь. Вспоминает мужа, Константина Григорьевича, двадцать лет уж как отошедшего к Господу в мире. Вспоминает детей, внуков, правнуков… Но особенно часто возвращаются ее мысли к любимому внуку, Андрею.
Андрюша, первенец ее младшего сына Толи, рос хорошим, послушным мальчиком. Учился неплохо, особенно преуспевал в гуманитарных науках. Но вот как подрос, в юношу превратился, так и вся учеба вкривь да вкось пошла. Появились новые друзья, а с ними и новые увлечения: гитара, девчонки веселые, вино да сигареты. Бабушка об этом, конечно, догадывалась. Но внук жил далеко, приезжал редко, а на бабушкины расспросы: как учеба, не балуешься ли винцом да табаком, – отвечал успокоительно:
– Да что ты, бабушка! Разве я глупый? И на что мне вся эта гадость – вино да курево? Ты за меня не беспокойся! Никогда со мной ничего плохого не случится… У меня голова на плечах есть!
И бабушка верила, потому что очень внука любила. Да и он ее любил, наверное, больше всех на свете. Когда приезжал бабушку навестить, рассказывал ей то, чего другому ни за что бы не рассказал. Открывал ей, казалось, все сердце. Все, да не все… Как после оказалось, много в Андрюшином сердце появилось такого, о чем ему даже с бабушкой делиться не хотелось. И было это поначалу как пятнышко, маленькое совсем, да в большую беду выросло…
Беда
Годы быстро шли – не угонишься за ними. Анна Николаевна и заметить не успела, как состарилась, обложили ее разные хвори да немощи со всех сторон. Отошел к Господу муж Константин Григорьевич. Он почти всю жизнь неверующим был, но по молитвам бабушки Господь дал ему покаяние, и он десять лет, до самого конца, ходил в церковь – ни одного воскресения не пропустил! Через ее свидетельство и по ее же молитве пришла к Богу и племянница Наташа. А вот с внуком – с ним особая история приключилась…
Андрей уже давно стал взрослым, женился, родились у него двое сыновей – бабушкиных правнуков. И работа прибыльная, в торговле, и семья хорошая, и в доме достаток – а тревожно отчего-то было на сердце у бабушки. Приезжал он к ней теперь все реже и реже, это и понятно вроде: семья, работа ответственная, времени не хватает. Но чуяло сердце – неладно с ним что-то... А у него как ни спросишь, отвечает, как и прежде:
– Да ты что, бабушка! Ты не слушай никого – у меня порядок полный. Голова на плечах есть!
Чтоб бабушку успокоить, Андрей даже в церковь с ней ездил иногда. Правда, до конца богослужения не досиживал, потихоньку уходил (мол, некогда). А на вопросы ее: понятно ли, о чем в церкви говорят, к чему призывают, – говорил с обидой:
– Понятно мне все, как не понять. Что я, глупый? О хорошем говорят…
Но видно было, что совсем ему это неинтересно. И в церковь Андрей ходит только чтобы бабушку не обидеть. Понимала это Анна Николаевна и сильнее Богу за внука молилась. Знала, что один лишь Господь благодатью Своей может любого человека от греха избавить и на путь спасения привести. А ее, бабушки, дело – «всегда молиться и не унывать» (Лк. 18:1).
И она молилась. Молилась, когда Андрей был успешным замом завмага, но уже начал спиваться понемногу. Молилась, когда узнала, что из-за пьянки он что-то нечестное сделал и работу потерял. Молилась, когда внук ушел из семьи, и о нем годами не было никаких известий. Молилась, когда ей говорили об Андрее, что он совсем спился, живет где-то в подвале и роется в помойках. Молилась, когда все остальные – и жена, и дети, и родители – отреклись от него и махнули на него рукой…
Из воспоминаний Андрея
…Годам к тридцати я уже основательно зависел от спиртного. К тому времени в стране произошли всем известные перемены. На смену «развитому социализму» пришел «неразвитый капитализм». Решил я оставить завод, где зарплата стала уже символической, и устроиться в коммерческий магазин стройматериалов, которым заведовал мой старинный друг Виктор. Начал я с грузчика, потом стал продавцом, а вскоре занял должность «зама».
Виктор тоже был большим любителем приложиться к бутылке, поэтому «гармония» у нас была полная. Поскольку деньги у нас были (и немалые по тем временам), после работы начались загулы: ночные поездки в рестораны, походы в сауну в компании «веселых девчат» и тому подобное. Отношения с женой, естественно, накалились до предела – ссоры, скандалы, слезы, упреки стали обычным делом. Но пока в семье были деньги, хрупкий мир кое-как держался. Но пришел конец и ему.
Я не буду перечислять всех бед, которые почти одновременно обрушились на нас. Скажу лишь, что буквально за считанные дни мы с Виктором остались без магазина, без денег, да еще и в долгах. И если друг мой сумел устоять, выправиться и даже начать новое дело, то я уже ничего не мог делать. Я просто запил «с горя», будучи к тому времени уже послушным рабом «змея». Из дома было вынесено все, что можно продать и пропить.
Я чувствовал растущее отвращение жены, видел страх и недоумение в глазах детей. Жена подала на развод. Развели нас легко и быстро, без лишних вопросов. А на следующий день я собрал свои нехитрые пожитки и ушел из дома. Так начался новый и еще более страшный этап моей жизни – улица. Без семьи, без работы и без денег. Настоящий бомж, хотя и с питерской пропиской.
Трудно поверить, но такое существование поначалу мне даже нравилось: никому ни в чем не нужно отчитываться, ни о ком не нужно заботиться, разве только о себе, любимом. Может, я и неправ, но сейчас мне кажется, что в основе всякого бродяжничества лежит обыкновенный эгоизм. Я быстро нашел себе подходящую компанию – таких же изгоев. Всех нас объединяла «одна, но пламенная страсть» – выпивка. По сравнению с ней все остальное казалось ничего не стоящим. Девиз нашей команды был такой: «с утра не выпил – день пропал». И еще: «умри, но выпей!» И умирали.
…Настал день, когда я вдруг резко стал «сдавать». Видимо, мой организм, над которым я издевался столь долгое время, не выдержал. Первой «забастовала» нога: на нее стало больно ступать, и вскоре я уже не мог ходить без опоры. Где-то подобрал трость и передвигался только с ней. От постоянного употребления всякой гадости сильно ослабло зрение, глаза стали красными и слезились. Я быстро слабел, постепенно перестал выходить на промысел и становился обузой для нашей дружной компании.
Настал день, когда закадычные друзья заботливо, под руки, вывели меня из подвала и переправили на соседнюю улицу. Так же заботливо подняли на какой-то чердак (видно, заранее присмотрели). Бросили на пол тюфяк, уложили меня на него и даже накрыли теплой курткой. Сказали на прощанье что-то вроде «прости, брат», стараясь не глядеть в глаза. И ушли, оставив меня умирать…
Моя мама недавно призналась, что в те времена искренне желала мне легкой смерти. Особенно это желание возникало у нее, когда знакомые говорили: «Сегодня видели твоего сына – весь грязный, в помойке роется… Маме было очень больно и стыдно. Она плакала и думала, что конец мой близок, и моя никчемная жизнь оборвется где-то под забором…
Но был на этой земле человек, который так не думал, а помнил обо мне и неустанно молился о спасении моей погибающей души – моя бабушка. Ей было тогда уже девяносто лет. Она молилась за меня всегда. Молилась, когда я был «успешным коммерсантом». Молилась, когда я начал спиваться. Молилась, когда я исчез и обо мне не было никаких известий. Молилась и не переставала взывать к Богу, когда все до единого уже махнули на меня рукой.
…Я плохо помню тот день, день моего избавления. Но одно помню точно: никаких особых «видений» не было. Так что «эффектным» мое спасение не назовешь. Не озарил грязный чердак ослепительный свет, не появился ангел, не раздался трубный зов. Просто где-то внутри я услышал тихий, едва слышный голос: «Встань, выйди отсюда и иди. Иди к бабушке, она ждет тебя. Ты будешь жить».
Дорога к дому бабушки заняла у меня целый день. Я так ослаб, что еле передвигался: три шага вперед, два назад. Помню, как влез в автобус, и вокруг сразу же образовался «вакуум». Вид у меня был, наверное, еще тот: рваная куртка на голом теле, длинные грязные волосы и борода. Запах под стать виду, а в волосах полно вшей. Какое чувство, кроме омерзения, мог вызвать такой субъект?..
Но вот я у заветной двери. Дома ли бабушка? Да и жива ли? Ведь сколько лет прошло…
Победа
Звонок раздался под вечер, прозвенев коротко и неуверенно. Шаркая ногами, с трудом подошла бабушка к двери. «Кто там?» А в ответ хриплый, испито-прокуренный голос:
– Бабушка, открой… Я это, Андрей…
Дрожащими руками бабушка отворила дверь и видит: стоит у порога страшный-престрашный мужик в каких-то лохмотьях. Волосы до плеч, нечесаные, борода свалявшаяся по самую грудь. А запах от мужика такой – впору противогаз надеть. И лишь по глазам, потухшим, но еще живым, узнала бабушка своего любимого внука. А он голову опустил и повторил чуть слышно:
– Я это, бабушка…
Всплеснула Анна Николаевна руками и одно только вымолвить смогла:
– Слава Богу!
И было в этом славословии все: и благодарность Богу, и «радость неизреченная», и облегчение всей исстрадавшейся души. Жив внук дорогой, и привел его Господь к ней на порог, чтобы воочию увидела она ответ на свои молитвы утренние, ночные и полуденные, молитвы со стенаниями да со слезами!
Во многих водах бабушка внука «вымачивала», волосы с бородищей обстригла, вшей великое множество повывела. Откормила с недельку, да и отправила в больницу восстанавливаться. Врачи удивлялись: такой диагноз, как у Андрея, разве что в блокаду ставили: малокровие, истощение.
Но подлечили его там хорошо, вернулся к бабушке посвежевший, уже немного похожий на прежнего Андрея – даже румянец появился. Хотел было внук рассказать, как из холеного состоятельного «коммерсанта» в нищего спитого бродягу превратился, да бабушка не дала старое вспоминать:
– Ну, будет об этом! Зачем раны бередить? Что было, то Господь один знает, потому как Ему все про нас ведомо. Ты лучше скажи, все ли теперь понял и что дальше делать, знаешь ли?
И услышала бабушка твердый, уверенный ответ:
– Все я теперь, бабушка, понял. И что делать, знаю.
Рассказал он ей, что в больничной палате, ночью, под храп соседей, встал на колени, имя Господне призвал и покаялся во всех грехах своих. И так ему легко стало, как будто заново родился. И сейчас надо ему в церковь ехать, чтобы там исповедать Иисуса Христа своим Господом и Спасителем. Одним словом, нужно новую жизнь начинать, христианскую, а от старой, во грехах проведенной, навсегда отречься.
Поняла бабушка, что от сердца внук говорит, что это нового человека слова, человека спасенного. И заплакала бабушка, теперь уже от радости…
Послесловие
В одном стареньком доме, на Охте, лежит на своей маленькой постели бабушка. Самая обыкновенная бабушка по имени Анна Николаевна, девяноста семи лет от роду. До того уже она старенькая да высохшая, что и не видно ее почти. Но я точно знаю – ее видит Господь. И не только видит, но и слышит ее молитвы. А молится бабушка почти все время, сколько сил хватает. А иногда к ней внук Андрей приезжает, и тогда они молятся вместе. Андрей давно уже крещение принял, и даже в церкви служение несет. В той самой церкви, куда раньше редко захаживал и спешил сбежать пораньше…
Для чего я эту историю рассказал? Чтобы вы, дорогие мамы, бабушки, сестры, в молитве за своих любимых сыновей и внуков не ослабевали. Чтобы не опускались руки ваши, к Господу простертые. Пусть месяцы, пусть годы проходят, молитесь и помните: «Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их?» (Лк.18:7).
Андрей Маершин,
Санкт-Петербург