Судьбы
Между двух огней
Исповедь девушки
К счастью, мы не выбираем свою судьбу. Иначе мы никогда бы не выбрали те обстоятельства, которые помогают нам прийти к чему-то большему, чем мы сами.
О своей судьбе я с детства размышляла исключительно с точки зрения собственной персоны: я некрасивая, я несчастная, я неудачница. Эгоцентризм — вот точное определение моей жизненной позиции. Нет, нельзя сказать, что я ненавидела весь мир, а свои страдания возвела на пьедестал. Я искренне жалела обиженных, помогала слабым, готова была жертвовать ради других многим. Учителя уважали меня за отзывчивый характер, миролюбие, приветливость. Я принимала активное участие во всех школьных мероприятиях. И где бы я ни находилась: в летних лагерях, на смотрах, фестивалях — отовсюду я приносила грамоты и дипломы, будь то спорт, учеба, творчество.
И в этой насыщенной жизни рядом со мной всегда были два человека, к которым я относилась не так, как ко всем окружающим: мама — ее я просто
не замечала, и отчим — объект бесконечных пререканий, насмешек, злобы, позже — откровенной ненависти...
Моя мама выросла в благополучной семье, с высокими нравственными эталонами, где никогда не было грубости, несправедливости. Она окончила университет, в жизни была очень порядочным человеком, ценила родителей. В 28 лет вышла замуж по «великой» любви за молодого летчика. И через некоторое время появилась я. Но мой родной отец не смог скрыть себя «настоящего». Через год после свадьбы он стал встречаться с молоденькими девушками, а маме сказал: ты, мол, подожди пару лет, я догуляю, а потом все будет по-прежнему. Вскоре мы остались с ней вдвоем.
Годы шли, надо было как-то жить дальше. И вот, у меня появился второй папа. Именно так, «папа», я и называю его до сих пор. Уроженец города Томска, в его жилах оказалась татарская кровь, что изрядно отличало его от нас с мамой. Он был слишком мнителен, вспыльчив, дотошен, и это страшно раздражало меня. В общем, началась «вулканическая» жизнь. И чем старше я становилась, тем серьезнее были конфликты. Его гнев был по большей части справедливым. Я не хотела подчиняться, а он требовал этого беспрекословно.
Я вмешивалась в их ссоры с мамой, считая это своим долгом. Отчим строго наказывал меня, бил часто и сильно. Я жалела маму, потому что нередко доставалось и ей. Я ругала ее за то, что она вышла замуж за отчима, за то, что столько лет терпит его. Теперь я понимаю: пятнадцать лет она жила «между двух огней». С одной стороны — муж, буйный и мнительный, ненавидящий ее дочь, но отец второго ребенка, а с другой — я, себялюбивая, несдержанная, грубая. И эти непримиримые существа — ее семья, которую она скрепляет колоссальным терпением. Но это только начало.
В 12 лет я стала курить, краситься, носить взрослую одежду — в общем, вести взрослую жизнь. Родители моих подруг стали запрещать им дружить со мной. Школа меня больше не интересовала. Начались бесконечные жалобы со стороны учителей. Побои перестали быть для меня рычагом воспитания. «Главное в жизни — это свобода», таким был мой лозунг. Я хотела вывернуть жизнь наизнанку, рассмотреть ее со всех сторон.
Со временем мнение родителей стало для меня безразличным. Я могла прийти домой в 12 ночи, взять зубную щетку и другие вещи и уйти, не объясняя куда. Мама всегда пыталась удержать, оградить меня от последствий такой беспорядочной жизни, но тогда это было бесполезно. Она до сих пор ничего не знает о моей жизни в тот период. Ее страдания не трогали моего глухого сердца. Папа просто не разговаривал со мной. Много раз я возвращалась домой и слезно умоляла простить меня, но все повторялось сначала.
После некоторых трагических событий я немного остепенилась. Но только внешне, для родителей. Лет в 20 я решила жить самостоятельно. Вот тут-то свобода захватила меня окончательно. Я «отмечалась» дома один раз в неделю. За спиной «блуждали» разговоры о моем нравственном падении... Об этом говорили и мои бывшие школьные друзья.
Как раз в это время отец с братом стали ходить в какую-то церковь. Я мало интересовалась этим. Но не могла не заметить некоторых изменений в семье. Мой ненавистный отчим стал другим человеком. Вскоре и мама присоединилась к ним.
Я долго не могла переступить порог злобы и обиды. Готова была идти куда угодно, но только не туда, где они. Однажды, когда папа уехал на похороны своего отца, я все-таки решилась. Пришла в церковь и увидела искренних, отзывчивых людей, их простое общение с далеким для меня Богом. И мне стало
ясно, что именно это может наполнить мою душу. И не только душу, но и жизнь. Это был мир, ради которого я была готова жить дальше.
Но речь не обо мне... Три года назад, после причастия, мама подошла ко мне, обняла и сказала: «Все эти годы я не могла тебя простить»... Как будто поток ледяной воды пролился на меня! Мы с ней были верующими уже несколько лет, а я по-прежнему была занята только собой! Я никогда не задумывалась над тем, что чувствовала тогда и что чувствует теперь моя мама! В прошлом году, первый раз за всю жизнь, я сказала ей по телефону: «Мамочка, я тебя люблю». И услышала в ответ, тоже впервые: «Моя доченька, я горжусь тобой». Оказывается, так сложно сказать такие простые слова... Я никогда не просила у мамы прощения за «больные» годы. Но в душе я раскаивалась в содеянном уже много раз.
С каждым годом я все больше становлюсь похожей на нее. Сейчас могу сказать, не кривя душой, что очень люблю своих родителей: маму и папу. Люблю без боли, без стеснения. Горжусь тем, что папа — пастор нашей церкви. Он во многом напоминает мне апостола Павла, особенно своим чудесным перерождением и жгучим рвением служить Богу. Моя мама — заслуженный педагог, упорный и очень трудолюбивый человек, в своей художественной школе она проработала более двадцати лет. Ее воспитанники занимают призовые места в международных конкурсах, выпускники учатся и работают за границей, достигают высот в искусстве. Ее ценят и любят коллеги и родители.
Мамочка, прости, что я оценила тебя так поздно! Господь, спасибо тебе за моих родителей!
Майя Кайгородова,
Ульяновск
(газета «Это — мы» СПХУ, март 2004)