Из жизни верующих
Я молюсь за Колю Алексеева
История из жизни молодежного лагеря, раздумья о том, насколько мы ответственны
за мысли другого человека
Это была моя вторая к поездка в летний мо-лодежный христиан-Рский лагерь. Палатки ставили прямо на берегу реки, библейские занятия обычно проводили на свежем воздухе. Наша группа во главе с наставником примостилась на разложенном на земле брезентовом тенте: на траве сидеть нельзя, так как ночью прошел дождь. Все было понятно и предсказуемо; к тому же привлекал приятный, манящий вид водной глади, и солнышко припекало затылок. Казалось, ничто не предвещало неприятностей.
Но вот наставник предложил нам написать свои имена на бумажках, чтобы затем каждый наугад вытащил имя того, за кого будет молиться в течение всей лагерной смены и, если понадобится, даже дольше. Кто-то оживился, для кого-то это было обычным делом. Я же тогда не привык еще молиться за кого-то целенаправленно и постоянно, так что подобная перспектива меня немного устрашила. Не то, чтобы я не хотел молиться за ближнего, но мне было боязно брать на себя ответственность за другого человека. Ведь теперь нужно будет постоянно справляться, как у него идут дела, вникать во все его проблемы... Еще, того и гляди, забудешь помолиться за него разок — что скажешь при встрече? В общем, я с опаской развернул доставшуюся мне бумажку. «Надо же, — подумал я, прочитав имя, — почему же он достался именно мне?..».
Украдкой я посмотрел на Колю Алексеева. Долговязый, моих примерно лет, с довольно высоким для парня тембром голоса, вежливый и вполне разговорчивый, если найдешь с ним общую тему для беседы; скромный, не лезет в душу и не пристает с расспросами. Хотя мы с ним очень мало общались, кое-что меня связывало именно с этим парнем, который приехал в лагерь по приглашению своей старшей сестры Татьяны. Незадолго до начала лагеря Таня отозвала меня в сторонку и взволнованно сообщила, что с нами поедет ее неверующий брат, очень славный юноша. «Леша, — серьезно сказала она, — я хочу, чтобы ты с ним подружился, ведь у вас много общего: он тоже увлекается компьютерами, много читает, вам должно быть интересно вместе». Что я мог ответить тогда? «Да, разумеется, я постараюсь с ним почаще разговаривать... Думаю, мы сойдемся... Да, конечно, не забуду, мне самому будет интересно...».
Вот так, заочно, я принял на себя обязательство помочь Таниному брату органично войти в общество верующих, не чувствуя себя лишним. Как это сделать, я не представлял: в моем понимании дружеские отношения завязывались всегда естественным образом, без принуждения и указки. Но раз уж не смог отказать в просьбе, то приходилось что-то делать. С Таней мы были знакомы целых три года, и я искренне хотел, чтобы ее брат тоже стал верующим.
И вот теперь, сидя на брезенте, я сжимал в руке бумажку с именем Коли Алексеева и думал, что не удастся больше ходить вокруг да около: мне придется все-таки стать для него достаточно близким другом, пусть даже ненадолго. Иначе, как можно молиться о его нуждах, как узнать, чего он желает? К тому же мне не давала покоя мысль: неужели случайно совпадение его фамилии с моим именем? Я — Алексей, он — Алексеев, получается, что он — мой?!
После занятия ко мне подошел вынувший бумажку с моим именем. Осведомившись о моих нуждах, которые сводились к довольно тривиальным просьбам молиться за духовный рост, он уда-
лился — очевидно, пошел в свою палатку молиться за меня.
А что делать мне? Я разыскал Колю, но не осмелился признаться, что за него молюсь именно я. Вместо этого мы немного поболтали о всякой всячине, поделились впечатлениями от первых дней отдыха на природе. С верующими Коля вел себя всегда вежливо, уважительно, но в то же время словно снисходительно. Он будто бы и признавал существование Бога, но считал христианство какой-то игрой, ему не интересной. Себя он, похоже, чувствовал самодостаточным и не проявлял никаких видимых признаков томления от греха, мук падшей природы или неустанного поиска истины. А я, пришедший к Богу не так давно, не знал, с какой стороны нужно подойти к вопросу о вере. Как и предыдущие, эта беседа закончилась ничем... Та же участь ожидала и последующие наши с ним разговоры.
Но молиться за Колю никто мне не препятствовал. В оставшиеся дни лагеря я несколько раз вспоминал об этом и послушно молился о том, чтобы Коля ощутил свою нужду в Боге и обратился ко Христу.
Через неделю закончился лагерь, все разъехались. На одном из последних вечерних собраний вокруг костра были покаявшиеся, но Коли Алексеева среди них не было. Очень скоро я забыл о своем молитвенном поручении, да и с Колей мы встречались редко.
На следующий год наша церковь вновь устраивала летний лагерь. Собираясь в дорогу, я достал свою старенькую курточку защитного цвета, в которой обыкновенно ездил за город. Примерил — мала уже, но для лагеря сойдет... и вдруг рука, привычно проверяя карманы, наткнулась на клочок бумаги. Внезапно что-то охнуло внутри от полувыцветших слов, нацарапанных шариковой ручкой: «Я молюсь за Колю Алексеева». А как давно это было правдой? Я и не вспоминал уже о том, что с Колей мне нужно было подружиться, что ему нужно почаще рассказывать о Боге, звать в церковь...
Помню, за тот год Таня пару раз устраивала нам «нечаянные» встречи, пыталась нас чем-то сроднить... Не получилось. У каждого из нас были свои знакомые, свой круг интересов, пусть даже и похожих. О церкви Коля продолжал отзываться с легкомыслием, изучать Библию не стремился. Однажды Таня рассказала, что когда у нее с братом заходил разговор о покаянии и спасении от вечного наказания за грехи, Коля отшучивался: «Рано мне пока верующим делаться. Вот стану стареньким, тогда и приду в церковь. А до тех пор еще пожить нормально хочу!».
Коля так и не стал ходить в церковь, про мою предполагаемую роль в его покаянии никто, кроме меня, уже не вспоминал; я же изредка терзал себя вопросами, что я мог бы сделать, но ничего так и не предпринимал.
Страшное, как всегда, случилось внезапно. Однажды на собрании мы узнали, что накануне из-за несчастного случая погиб кто-то из Таниных родственников. Мне не пришлось долго гадать, кто это был: еще до того, как мне сказали имя, сердцем я уже чувствовал, что речь шла о Коле. Погиб он от удара током, случайно задев высоковольтную линию передач. Смерть, говорили, наступила мгновенно...
Для меня это было просто потрясением! Я не хотел бы умалять скорбь родственников Коли, которого все они горячо любили, — поистине, горе их было безутешным. Но моя скорбь по нему была несколько другой: хотя я так мало знал его, именно на мне лежала ответственность за то, что он ушел из жизни, не приняв жертвы Христа за него! Кто, как не я, обещал молиться за него? Более того — кто еще собирался стать для него другом, помочь ему понять, почему он нуждается в Боге?
Хочется ухватиться за обыкновенные, в общем-то, верные слова: друзьями по заказу не становятся, «насильно мил не будешь»... В этом ли дело? Ведь с Колей мы не сошлись не потому, что терпеть не могли друг друга. Мне было трудно с ним общаться, потому что я — верующий, а он, в лучшем случае, сочувствующий. Мы отличались мировоззрением, и ни один из нас не сумел перешагнуть барьер первым. Спрашивается с того, кому дано. Встретимся ли мы с Колей снова?.. Есть разные точки зрения на подобные вопросы, но меня утешает лишь мое доверие Богу — и справедливому, и милостивому одновременно.
Нерешенными остались для меня вопросы, заставляющие постоянно припоминать и мое обязательство молиться, и неудачную попытку подружиться с Колей. Насколько верующий несет ответственность за того, о ком молится? Не спросит ли с нас Бог, когда мы окажемся перед
вратами рая: «А достаточно ли ревностно ты молился во-о-он о том грешнике, находящемся теперь в аду?»... Не увидим ли мы тех, кто не спасся, лишь потому, что у нас не нашлось на них времени?
Но еще важнее для меня вопрос: почему мы так склонны замыкаться в своем кругу, почему от неверующего порой требуются усилия, чтобы мы его приняли в свое общество? Кто-то скажет, что неверующего как раз и должны охватывать ощущения неуверенности в присутствии верующих, что в церкви он должен вести себя робко, осознавая свою ущербность. Согласен, что мы не вправе приукрашать Евангелие, мы не должны распространять демо-версию христианства, привлекая грешников красивой обложкой. Но должен ли христианин возноситься над светским обществом, упиваясь своей избранностью, цинично взирая на тех, кто не способен достичь таких же высот духовности? Почему бы мне, верующему, не снизойти до неверующего, не попытаться понять его образ жизни, его мышление, его ценности?
Мне встречались люди, которые пришли разок-другой в церковь, повращались немного в кругу сверстников и тихонько ушли, не оставив заметного следа в памяти Божьих работников, которые больше заняты внутрицерковными планами, подготовкой к служению, разработкой масштабного евангелизма, взаимным наставлением. У них не нашлось времени принять участие в жизни человека, который только что прошел мимо благодати, даже не уловив в воздухе «благоухание познания» о Боге (2 Кор. 2:14)?
Время — не единственное препятствие. Мы ведь и живем другими категориями, мыслим иначе. Мы, собственно, живем на другой планете: у нас свои новости, свои события, своя политика. Как из этого вырваться, чтобы увидеть вокруг себя неверующих и принять их к себе?
У меня лишь несколько соображений. Первое — молитва. Второе — внимание. Третье — уважение. И четвертое — открытость и готовность к близким отношениям. Давайте дарить наше время и внимание тем, кто в этом больше всего нуждается: тем, кто еще не спасен. Да, конечно, спасаем не мы, а Господь, но именно через нас Он желает призывать души ко спасению. И если мы откажемся, то кто отзовется?
Алексей Плотников, Благовещенск