Русские благовестницы
И много, много пилигримов идут в небесную страну
«Если мое сердце будет бороться с гордыней и
спокойно переносить унижение, Господь
всегда будет моим водителем и сохранит меня
от падения. На что мне богатства? Довольствуюсь немногим,
любуюсь голубым небом, прошу Бога вразумить меня.
Когда иду в путь, не беру с собой лишней тяжести,
потому что во время опасности она стесняет.
Выносить беду и горе с веселым сердцем,
жить в Боге, Царе Небесном - вот в чем
заключается земное поприще пилигрима!»
выдержка
из книги
«Путешествие
пилигрима»
Джона Буньяна,
стр.183
Думаю, среди христиан, особенно новообращенных, мало найдется таких, кто бы не читал или хотя бы не слыхал о знаменитом Джоне Буньяне — авторе широко известных книг «Путешествие Пилигрима в Небесную страну», «Духовная война» и других. Джон Буньян написал свое «Путешествие...» в тюрьме английского городка Бедфорд, в 1660 году, где сидел за проповедь Евангелия.
Написанная более 300 лет назад, «Путешествие Пилигрима» и сегодня — одна из популярнейших книг в мире (переведена более чем на 200 языков). Аллегории его особенно интересно читать вместе с комментарием — жизнь христианина показывается во всех опасностях и искушениях, что не меняется со временем, что злободневно и сегодня.
Известное стихотворение А. Пушкина «Странник», написанное в 1835 году, навеяно поэту произведениями Буньяна, которые он читал в подлиннике, так как русского перевода тогда еще не было. Строки стихотворения: «Дабы скорей узреть — оставя те места, спасенья верный путь и тесные врата» — очень утешительны, хочется думать, что Пушкин размышлял над аллегориями Буньяна, проверял свою жизнь и собственное сердце.
А какова история появления «Пилигрима» на русском языке, в России? Имя переводчика почему-то не пишется в современных изданиях, а это имя — Юлия Засецкая — весьма интересно для нас, поскольку связано с именами таких русских писателей, как Достоевский и Лесков.
Но вначале — краткая историческая справка. В 1876 году в Петербурге высшая знать — В. А. Пашков, В.Ф. Гагарина, М.М. Корф и Е.И. Черткова — начали ходатайствовать об учреждении Общества духовно-нравственного чтения. За время существования Общества (до 1884 года) на русском языке было издано 200 книг и брошюр, и среди них был первый русский перевод книг Джона Буньяна «Путешествие Пилигрима» и «Духовная война». Переводила их с оригинала Юлия Засецкая, дочь легендарного героя Отечественной войны Дениса Давыдова. Засецкая писала христианские рассказы, но главное, была одна из ревностных и горячих последователей лорда Редстока, с именем которого связано духовное пробуждение в Петербурге среди высшей знати.
Одно время Засецкая и писатель Лесков оказались соседями, жили на Невском проспекте. Они подружились. У Засецкой тогда собирались «дамы и кавалеры», заинтересовавшиеся «новой верой» английского проповедника лорда Редстока, выступавшего в аристократических гостиных. В салоне Засецкой велись религиозно-богословские споры. Бывал у нее и Достоевский. Хозяйка знакомила гостей с собственным переводом Буньяна.
Лесков заинтересовался Юлией Денисовной как исконно русским человеком, он видел в ней искренний народный характер, что всегда привлекало писателя. Лескова охватывает творческое нетерпение. Он загорелся желанием дать сатирический портрет лорда Редстока и его окружения. Правда, писателя связывала личная дружба с Засецкой, но колебания были недолгими. Материала не хватало, и Лесков пишет Засецкой «челобитную» с просьбой помочь ему написать очерк. Юлия Денисовна откликается со всей готовностью и чистосердечностью*.
«Ваша телеграмма очень меня обрадовала, добрейший Николай Семенович! Я ничего не поняла, исключая того, что вы бы мне не предложили ничего, кроме хорошего. Скажу более, вы мне показались одним из добрых чародеев в волшебных сказках для детей, который хочет убедить человечество в детском возрасте, что даже малейшее одолжение не остается без награды. И потому я согласилась немедленно на ваше предложение, но в чем оно состоит — не понимаю.
Я не то что затрудняюсь писать подробно о всех воззрениях Редстока, но не могу себе уяснить вполне, имею ли я на то право, так как многое было сказано мне, но не публике. Я в их семействе, включая его недавно умершую мать и сестру, проводила дни, я у них бывала как у себя, часто затрагивала вопросы, о которых он не говорит никогда, и, бывало, он мне скажет: понимаете — я это говорю вам, другие могут ложно перетолковать мои мысли. - Рассудите сами.
Впрочем, вот что я сделаю, напишу вам все, вроде письма, и что мне покажется опасным для него и неделикатным с моей стороны, отмечу крестиком (х). Нет, Николай Семенович, я ему только отдаю должное. В нем дышит Дух Святой! Дух истины, чистоты — чувствуется что-то неземное, когда близко его знаешь. Если я его не называю своим идеалом, то это потому, что, увы! во мне еще много земного, и его чистота, постоянное созерцание небесного смущают мой дух. По духовному моему существу я стремлюсь слушать его и поучиться у него, а по земному хочется скрыться от него. Не поймите мои слова иначе...
Опять-таки вы не правы, укоряя меня в неблагодарности к духовенству русскому. Я чрезвычайно уважаю некоторых духовных личностей, с которыми не знакома лично: Отца Горчакова, Беллюстина, желала бы их знать — и боюсь. Не хочу найти в них то, что отталкивает меня от всех знакомых мне духовных лиц: тщеславие, личина веры, корысть и чиновничество. Я это встретила во всех русских священниках за границей, и с меня довольно. К некоторым можно прибавить тупость. Насчет же святых и мучеников вполне согласна с вами, что для того времени это было хорошо. Но в чем я вижу ужасный вред, это в том, что тысячи людей, в монастырях, сами либо вовсе не веруя, или веруя от одурения, научают и поддерживают в массе народа учение о мощах, о ходатаях, о чудесах через окаменелые кости, и все это с дозволением Синода, и ни один из современных священников не решается отдать себя на жертву истине и громко протестовать против нарушения первой и второй заповеди, как они в самом тексте изложены.
Не одномыслия желаю и в России, оно даже невозможно в семействе, но дух отважности в случаях Божиих, равный отваге слуг царских в войне с врагами земными. Я не горжусь и далеко не стыжусь быть русской, мне жаль страну, которой я принадлежу, которой я принадлежу как песчинка морю, и жаль, что лишь только возвысится одна песчинка перед другими, тотчас холодный ветер власти, страха, интереса, гнета и проч. унесет далеко или придавит глубоко. А главное, жаль — что мы способны привыкать к этому, и жаль многого еще... Не след писать этого, да и места нет и вам надоедать.
До свидания
Ю. Засецкая
14 июня 1876 года».
Со всей искренностью зажегшись желанием всемерно помочь человеку, восхищавшему ее «плодами творческого ума», она от сердца шлет все, что в силах.
«Я исполнила ваше желание и посылаю вам речь, как говорил Редсток почти всегда одно и то же, при некоторых вариациях и других текстах. Но суть одна — необходимость духовного возрождения человека верой во Иисуса Христа. Потом уже нужны дела и святость в жизни, но это приходит без труда — сам Господь указывает и принуждает действовать по Его указаниям.
В другое время я бы написала лучше, но теперь куча дел и забот. Уж извините шероховатость слога — еле успела прочесть один раз».
В разгаре работы писатель уже не был в состоянии считаться с какими-нибудь ограничительными условностями и «крестиками» Засецкой в отношении переданного ею материала. В творческом увлечении темпераментный публицист думает об одном: дать более яркие картины, сочные диалоги, колоритные образы, хотя бы и немного карикатурные, но хорошо запоминающиеся и впечатляющие... И вот уже к осени очерк готов и печатается в газете «Православное обозрение» под названием «Великосветский раскол». Редстокисты негодуют — огорчение, скандал на весь Петербург. Засецкая убита: она видит себя виноватой в нечаянном «предательстве». Подавленная угрызениями совести, она пишет Лескову:
«Николай Семенович! Евангелие учит нас воздать добром за зло и прощать обиды. Вас не стану упрекать...
Учителя нашего, Сына Божия, называл мир сатаной и помешанным — чего же должны ожидать Его последователи? Если кто вас и не знает, но судит нас обоих по вашим писаниям, достаточно может убедиться, что: "вы от мира и говорите по-мирски, и мир слушает вас". Удивительно ли, что вы насмехаетесь над теми, которые вовсе не от мира, и над тем, что для вас пока недосягаемо...
Вас же можно поздравить: цель ваша вполне достигнута. Я нимало не сердита на вас, я ошиблась, и это сознание на некоторое время уничтожает меня в собственных глазах.
Опять кончу словами, которые вам писала: "Вы от мира и говорите по-мирски, и мир слушает вас".
Помоги вам Бог прозреть вовремя...»
Впоследствии у Лескова сохранились очень теплые и уважительные отношения как с Засецкой, так и с Марией Григорьевной Пейкер, автором многих христианских песен. Он очень любил протестантские гимны, разучивал их вместе со своим двенадцатилетним сыном, что описано в мемуарах (Андрей Лесков. Жизнь Николая Лескова). Как свидетельствуют последующие статьи Лескова, писатель изменяет свое скептическое отношение к Редстоку и признается, что интеллектуальные способности проповедника не ниже его апостольского рвения.
Лесков писал сочувствующие заметки и о самой Юлии Денисовне Засецкой. Так отзывался писатель о новой назидательной книге:
«Юлия Засецкая перевела сочинения Джона Буньяна с тою теплотой, которую женщины умеют придавать переводам сочинений, пленяющих их сердца и производящих сильное впечатление на их ум и чувства».
В 1880 году Засецкая уезжает в Париж, где вскоре уходит из жизни, завещав не перевозить ее прах в Россию, чтобы не дать возможности православной церкви совершить соответствующие обряды, столь тягостные для нее.
О смерти Засецкой Лесков узнал поздно и не успел написать некролог, что он сделал после кончины М.Г. Пейкер, где заметил: «Это была такая умная и образованная женщина, каких немного, и притом, сильно убежденная христианка».
А вот как рассказывает Лесков об отношениях Засецкой и Достоевского**:
«Происшествие было так. Ф.М. Достоевский зашел раз сумерками к недавно умершей в Париже Юлии Денисовне Засецкой, урожденной Давыдовой, дочери известного партизана Дениса Давыдова. Ф.М. застал хозяйку за выборками каких-то мест из сочинений Джона Буньяна и начал дружески укорять ее за протестантизм и наставлять в православии. Юлия Денисовна была заведомая протестантка, и она одна из всех лиц известного великосветского религиозного кружка не скрывала, что она с православием покончила и присоединилась к лютеранству. Это у нас для русских не дозволено и составляет наказуемое преступление, а потому признание в таком проступке требует известного мужества.
Достоевский говорил, что он именно «уважает» в этой даме "ее мужество и ее искренность", но самый факт уклонения от православия в чужую веру его огорчал. Он говорил то, что говорят многие другие, то есть что православие есть вера самая истинная и самая лучшая и что, не исповедуя православия, "нельзя быть русским". Засецкая, разумеется, держалась совсем других мнений и по характеру своему, поразительно напоминавшему характер отца ее, "пылкого Дениса", была как нельзя более русская. В ней были и русские привычки, и русский нрав, и притом в ней жило такое живое сострадание к бедствиям чернорабочего народа, что она готова была помочь каждому и много помогала. Она первая с значительным пожертвованием основала в Петербурге первый удобный ночлежный приют и сама им занималась, перенося бездну неприятностей. Вообще, она была очень доступна всем добрым чувствам и отзывалась живым содействием на всякое человеческое горе. Притом все, что она делала для других, — это делалось ею не по-купечески, а очень деликатно. Словом, она была очень добрая и хорошо воспитанная женщина и даже набожная христианка, но только не православная. И переход из православия в протестантизм она сделала, как Достоевский правильно понимал, потому, что была искренна и не могла сносить в себе никакой фальши.
Но через это-то Достоевскому и было особенно жалко, что такая "горячая душа" "ушла от своих и пристала к немцам". И он ей пенял и наставлял, но никак не мог возвратить заблудшую в православие. Споры у них были жаркие и ожесточенные, Достоевский из них ни разу не выходил победителем. В его боевом арсенале немножко недоставало оружия. Засецкая превосходно знала Библию, и ей были знакомы многие лучшие библейские исследования английских и немецких теологов, Достоевский же знал Священное писание далеко не в такой степени, а исследованиями его пренебрегал и в религиозных беседах обнаруживал более страстности, чем сведущности. Поэтому, будучи умен и оригинален, он старался ставить «загвоздочки», а от уяснений и доказательств он уклонялся: загвоздит загвоздку и умолкнет, а люди потом все думают: что сие есть? Порою все это выходило очень замысловато и забавно...
Тою зимою, о которой я вспоминаю, в Петербург ожидался Редсток, и Ф.М. Достоевский по этому случаю имел большое попечение о душе Засецкой. Он пробовал в это именно время остановить ее религиозное своенравие и «воцерковить» ее. С этой целью он налегал на нее гораздо потверже и старался беседовать с нею наедине, чтобы при ней не было ее великосветских друзей, от которых (ему казалось) она имела поддержку в своих антипатиях ко всему русскому. Он заходил к ней более ранним вечером, когда еще великосветские люди друг к другу не ездят.
Но и тут дело не удавалось: иногда им мешали, да и Засецкая не воцерковлялась и все твердила, что она не понимает, почему русский человек всех лучше, а вера его всех истиннее? Никак не понимала... и Достоевский этого ее недостатка не исправил. Засецкая говорила, будто она имела уже об этом ранее беседы с такими-о и с такими-то авторитетными людьми, но что ни один из них не был в этом случае счастливее Достоевского».
А теперь, хотя бы немного рассказав устами двух великих писателей Лескова и Достоевского о чудесной русской женщине — писательнице, просветительнице и твердой христианке, уверовавшей в своего Личного Спасителя Иисуса Христа, — мне хотелось бы сказать и о другом. Помните ветхозаветную историю про упрямого Валаама, который хотел выполнить приказ царя Валака и проклясть Израиль, чтобы получить богатые царские подарки, но ничего у него не вышло, и он благословил израильский народ прямо-таки против своей воли? Невольно эта история вспоминается, когда прочитываешь сегодня тот скандально известный очерк Лескова «Великосветский раскол». До недавнего времени это было практически невозможно. Кто из нас, простых смертных, пойдет в архивные хранилища и будет читать старинные православные газеты? И я, к сожалению, не читала этот очерк, хотя бодро повторяла на университетских экзаменах атеистические штампы о том, как Лесков «разделал» пашковцев и сектантов.
Надо сразу заметить, что Лескову не повезло дважды. Очерк не понравился также и православным служителям. Один член Синода заметил: «Сия книга прехитростная».
В советские времена Лесков как автор христианских произведений замалчивался. И лишь в 1999 году, когда в издательстве «Библия для всех» вышел солидный том лесковской публицистики «Зеркало жизни», я впервые прочитала «Великосветский раскол», так сказать, в подлиннике, а не в пересказе советских идеологов атеизма. Прочитала и изумилась. Вопреки своим чувствам и замыслам, Лесков пропел чудный гимн лорду Редстоку! Я благодарна Лескову за подробную, обстоятельную биографию английского проповедника, за текст его проповедей, которые, действительно, были очень просты, но всегда глубоки по смыслу и сердечному стремлению.
Может, современники Лескова читали очерк другими глазами? Может, та же Засецкая болезненно угадывала какие-то намеки, штрихи, выражения, которые казались ей обидными? Вот ведь как бывает! Над кем же смеялся Лесков? Над самим собой...
Жаль, что у меня нет портрета отважной Юлии Денисовны. Я бы посмотрела ей в глаза и подбодрила ее: «Дорогая, вы все сделали хорошо, вы открыли свое сердце перед Лесковым — и кто знает — не вспомнил ли он о вас, ваши слова, слова Редстока, когда умирал в полном одиночестве в Петербурге на улице Фуршатской, вблизи Таврического сада, — а на столе около кровати лежало раскрытое Евангелие? Думаю, встретились две души — Засецкая и Лесков — в обителях Христа и запели тот гимн, что любил петь Лесков: «Есть место, есть...»
Велика милость и благодать Христа, Который обнимает и тех, кто противится Его любви...
Ольга Колесова
Использованы материалы из книг:
*Андрей Лесков. «Жизнь Николая Лескова»., М„ 1984;
**«Симфония идей и образов»,«Библия для всех». СПб, 2002.
В оформлении материала исполъзованны иллюстрации из книги "Путешествие пилигрима" издательство "Свет на Востоке" 1991