Духовные уроки войны. Воспоминания верущих - бывших блокадников

Несколько лет назад пресвитер церкви на Поклонной горе попросил меня, как христианского журналиста и блокадного ребенка, записать рассказы тех старых членов нашей церкви, кто принимал крещение до войны, пережил ленинградскую блокаду и остался верен Господу до наших дней.
Беседы проходили трудно, надо было время, чтобы растопить лед недоверия: люди старого поколения, пережившие сталинское время, не очень охотно рассказывают о прошлом. От последствий 70-летнего советского "плена ", безбожия и гонений старым людям уже не освободиться. Нам ли их судить?
Бывали случаи, когда я видела перед собой остывших христиан. Но вспоминая прошлое, мои собеседники словно раздували потухшие угольки, и возвращался огонь, появлялись слезы раскаяния, горячая молитва благодарности за все пережитое. Многие из тех, чьи рассказы я успела записать, уже в вечности, с Госполом, и кто знает, может, кому-то из них наши беседы помогли поправить свои светильники? Других я еще встречаю в церкви - тихие, скромные, старенькие, незаметные, благословляющие молодых, неизменно благожелательные. Наш золотой фонд церкви. Молитвен-ницы. Их ждут венцы славы.
Многих смущает вопрос: почему Господь - то дает охрану, то как бы забывает о Своих обетованиях? Иные так и не решаются произнести этот вопрос вслух, но живут с ним и мучаются сомнениями. И в этом отношении рассказы блокадниц удивительны.

ЕФРОСИНЬЯ ИВАНОВНА БАРАНЮК:
- Муж был на фронте, у меня было двое маленьких детей. Работала в магазине уборщицей. Очень голодала, ходила пешком восемь остановок. В апреле потеряла все карточки, но Господь не оставил меня. Директор магазина каждый день отрезала
'мне от испорченной крысами буханки кусочек хлеба. А маленькая моя дочь тоже приносила корочку хлеба - экономила от своей порции, которую ей давали в детсаду. Детки были тогда очень серьезные и отзывчивые. До войны ходила в церковь на Варей-ской улице. В войну ни с кем из верующих общения не имела. Каждый день перед тем, как идти на работу, молилась о сохранности дома. Жилье осталось неповрежденным, даже от взрыва бомб стекла не вылетели. Это было чудом: целые стекла были только у меня, все соседи удивлялись.

ЕЛЕНА ТЕРЕНТЬЕВНА ЕРОЩУК:
- Когда началась война, на руках оказалось трое детей: дочери годик, сыновьям по пять и шесть лет. Жили в Новой деревне. Дом, единственный среди этого района, так и не разбомбили, хотя рядом был комендантский аэродром, и бомбежка была непрерывной, кругом полыхали пожары. Эвакуироваться отказалась: если Богу угодно забрать нас с земли, пусть это будет здесь, в Ленинграде. Имела иждивенческую карточку, не работала из-за малолетних детей. Хлеб делили на маленькие порции, самое трудное было выдержать и не съесть кусочек вперед. Хлеб сушили, чтобы было сытнее, но так хотелось съесть сырой, мягкий! Утром перед тем, как съесть кусочек хлеба, вместе с детками молилась, благодарила, просила благословения на весь день, посвященный поискам еды. Вырывали из под снега обледенелую капусту, корешки подорожников. Страха смерти не было, к смерти все привыкли. Ходила по помойкам, искала кости, когда находила, это был праздник. Кость дробили, а потом долго варили.
Однажды потеряла кошелек со всеми карточками. Горячо молилась, внутренне приготовилась умереть вместе с детьми. Пошла обратно, вдруг вижу - лежит мой кошелек! Тут же на дороге встала на колени. Только Божия любовь сберегла всю семью. И муж на фронте не погиб, и дети выросли здоровыми, и дом остался невредим!

ВЕРА АЛЕКСАНДРОВНА СОБОЛЕВА:
- В блокаду жила с мамой, с которой молилась, особенно по ночам, когда от голода не было сна, и с отцом, который уверовал именно в блокаду и вскоре после уверования скончался, молясь Господу. Толчком для его уверования был ничтожный, но знаменательный случай. Отец ездил на поле выкапывать кочерыжки от капусты. Ослабленный, он упал и потерял сознание. Очнулся в булочной, куда его чудом дотащила незнакомая девушка, влила в рот горячей воды. Этот акт милосердия так поразил отца, что он стал молиться. И хотя умер от голода, в душе имел мир и покой.

ЮЛИЯ НИКОЛАЕВНА ГОЛОВИНА:
- Когда началась война, у меня было трое сыновей. Мужа как специалиста эвакуировали, а семью не взяли. Чтобы не умереть от голода, пошла простой рабочей. Детей закрывала на ключ, так как на улице детям было опасно - были случаи людоедства, охотились именно за детьми. Жила одной только молитвой. Однажды, когда началась бомбежка, встали все вчетвером на колени прямо на улице, не было ни стыда, ни страха. Господь был очень близко.
Один случай запомнился особенно ярко. У меня был брат, он служил в армии на Ленинградском фронте. Слышал о голоде и очень переживал за свою жену с ребенком. Так получилось, что именно ему поручили отвезти сэкономленные пайки ленинградским семьям. Пришел к своему дому, а там темно и пусто, оказывается, всех эвакуировали. И только тогда вспомнил о нас, что есть у него родная сестра с детьми. А как раз накануне у нас дома ровным счетом ничего не было. Ни крошки. Вечером укладывала деток спать и понимала, что нас ждет голодная смерть. Сказала детям - давайте молиться, Господь все усмотрит. Рано утром - неожиданный стук в дверь. Входит брат с рюкзаком, а в нем - хлеб, крупа. Помню, брат хлеб режет, а дети крошки с полу подбирают, толкаются. Все изумлялись, как мне удалось всех троих малолеток сохранить живыми-невредимыми. Сколько раз нас заставляли эвакуироваться, а потом узнавала - баржу с детьми разбомбили, все утонули. Соседи говорили: "Ишь, какая хитрая, знала наперед, что все погибнут" ... Как могла, объясняла, что такое - упование на Бога.

МАРИЯ ПАВЛОВНА ВОРОБЬЕВА:
- К началу войны имела пятерых детей. Эвакуироваться не стала по причине многодетства, да и муж был по брони на заводе. Лержала скот, жила на Охте, на окраине, там и огороды были, и рыбу ловили на Неве. Работала рабочей. Бог сохранил всем жизнь. Укрывались в землянке, там и жили. Голодали, но не опухали, как те, кто жил в центре, где кормиться было нечем. Помню, на огороде росли необычайной величины овоши без всякого особого удобрения: Бог так заботился о нас. В доме с утра заготавливали большой котел с овощами, варили, чтобы каждому пришедшему в дом, знакомому и незнакомому, было что предложить. Сердце было открыто всем нуждающимся, такое было время: вместо проповеди - малое доброе дело свидетельствовало. У нас в доме бывали и молитвенные собрания. Но свидетельствовали мы тогда, главным образом, жизнью, а не словом.

ЕЛИЗАВЕТА ИВАНОВНА МИГУНОВА:
- Блокаду пережила с тремя детьми. Помню, как сын сварил и съел овчину, что лежала перед дверью, о которую вытирали ноги и которая была облита керосином.
На моем огороде тогда вырастали очень крупные овощи, никогда я в жизни не видела такой крупной моркови. Воспринимала это, как Божию любовь и заботу. Делилась картофелем со всеми, кто только приходил. Знала, как перестану делиться -картофель не уродится.

АЛЕКСАНДРА ИВАНОВНА ИВАНОВА:
- Была медсестрой на ленинградском фронте. Учила всех ползать по-пластунски, вытаскивать раненых. Перевязываю раны, а сама приговариваю: "Молись, миленький, молись Господу, хороший мой, чтобы выжить, чтобы подобрали тебя". Вытащу к самой дороге, уложу поудобнее, поставлю красный флажок, чтобы увидели, и ползком обратно на поле боя, где взрывы и стоны умирающих. А каждое утро сестрички меня просили:"Ты, Шура, молись, а мы повторять будем". Так и делали. Сколько раз контузило, засыпало землей! Но вот, жива, служу Господу и сегодня помогаю, кому надо хоронить близких: прихожу и пирожки, еду готовлю...

ЯНИНА ИОСИФОВНА РЫБАКОВА:
- Работала на лесозаготовке. В землянках жили по сорок человек, нары в два этажа. К ночи так уставали, что было не до разговоров. Только соседка по нарам знала, что я веруюшая. Конечно, духовно ослабла, но жила одной молитвой. Помню, в лесу были такие моменты - только я и Господь, больше никого рядом, не то, что в землянке. Война научила меня сострадательности к духовно ослабевшим. Другим можно помочь тогда, когда сам это пережил. Сами по себе мы очень слабы, силен только Господь. Меня очень поддерживали редкие поездки в Ленинград, когда я сразу разыскивала кого-то из верующих. Плохо человеку одному, не выстоять.

* * *

Записей много, и каждое свидетельство - о чудном промысле Божием...
В заключение мне хочется рассказать о своей маме, Вере Кузьминичне Шельпяковой.
Когда я думаю о жизни нашей семьи в блокаду, то на память приходит множество стихов из Библии. О том, что унылый дух сушит кости. Повеление отпускать хлеб по водам и делить с голодным хлеб твой. О чаше холодной воды, за что Господь обещает великую награду. Еще не научившись как следует читать, мы постигали эти истины из жизни, и лучшим свидетелем была наша мама. Она свидетельствовала о Господе не столько словом, как делом - делом любви к ближнему. Она помогла нам понять, что наши ближние - это те, кто в нас нуждается, независимо от того, знаем мы этих людей или только что посмотрели
им в глаза.
Наша семья всю блокаду провела в Ленинграде, мы не эвакуировались. Сразу после начала войны наш дом разбомбило. Мама стояла на лестнице с нами, двумя детьми, крепко нас обнимая и закрывая руками, и громко молилась Господу. А в это время со страшным грохотом рушился наш дом. Господь, как она потом рассказывала, повернул ее под градом смертельного обвала именно в ту сторону, где можно было спастись. Другие погибли под обломками, мы же не получили ни одной царапины, даже потом, глупые, смеялись с сестрой, возбужденные необычными пере-"живаниями.
У мамы был очень сильный характер. В те страшные блокадные зимы, когда мы лежали и тихо умирали от голода, она больно хлестала нас полотенцем, чтобы мы вставали, брали саночки, ехали за водой на Неву, двигались. Неподвижность - это смерть, и она это знала, а мы злились на нее.
До войны мама была издательским работником, а с такой специальностью в блокадном Ленинграде было трудно найти работу, да к тому же она сильно ослабела, спасая нас с сестрой. Воспаление легких перешло впоследствии в туберкулез.
Она пошла работать кладовщицей при госпитале на Каменном острове. Заведующая госпиталем была поражена ее честностью и сердечным характером и предложила стать культработником: пригодилось, что мамочка в свое время пела в церковном хоре, любила и знала музыку, умела подбирать на слух. Помню, как она в то время, когда все не мылись и не снимали ватников, в любую погоду одевала белоснежную крепдешиновую блузочку и туфельки на каблуках. Одним своим видом, улыбкой, музыкой, песнями она вносила оживление среди раненых. Пела в палатах и я, как могла. И думала, что прекрасным пением доводила всех до слез, когда бойцы угощали меня спрятанными сухариками. А они видели перед собой жалкого дистрофика и вспоминали о своих детях...
Мама нередко отдавала свою тарелку супа (это был самый драгоценный гонорар), лишь бы приехали артисты. Ослабевших сама везла на саночках "из города". Как Бог давал ей силы, никто не знает. Она и нам запрещала жаловаться, мы никогда ничего не просили. Из крох, из ничего, мама готовила нам обед и оставляла записку: "Ешьте досыта!" Мы обижались - какое там досыта! Милая моя...
Мы голодали, но мама вечно кого-то приводила домой, кормила, собирала одежду из нашего шитого-перешитого гардероба. Делать добро для нее было так же естественно, как дышать или ходить. О многом мы не знаем, только догадываемся, вспоминая шепот около ее постели, когда к нам приходили жены ссыльных. Но это было уже после войны, и как мне жаль, что мы тогда многого не знали и не понимали.
В блокаду мы учились в школе, куда ходили, в основном, не для учебы, а ради кипятка и скудной еды. Каждое утро мама молилась, не надеясь увидеть нас - бомбежки, обстрелы, бандиты. Мы ходили одни, без взрослых. И как бывало мне страшно возвращаться одной в темный дом, перебегать темный коридор, где бегали громадные людоеды-крысы. Именно в этом коридоре я стала громко молиться: кроме молитвы у меня не было другой защиты.
...Люди все не устают задавать вопросы. Почему праведники страдали вместе с нечестивыми? Почему была допущена война? Да, лишения и страдания все делили поровну, но отношение к голоду было разным. И вопреки житейской мудрости выживал тот, кто делился последним, кто, не боясь насмешек, склонял пред всеми колени и голову в молитве. Они так же, как все, ослабевали и падали, но находили Источник сил и жизни, даже жертвуя ею для других.
Возможно, верующим были допущены эти испытания, чтобы духовно укрепиться после длительного периода гонений, закрытия церквей, рассеяния, когда, казалось бы, все замерло и погибло. Бог не раз восстанавливал крепость и мощь веры в горниле страданий. О многом мы узнаем лишь в вечности. Но неслучайно именно после войны открывались новые молитвенные дома, были сотни и тысячи крещенных. Сухие кости ожили. Кто-то обратился к Господу благодаря тарелке супа, стакану кипятка, чьей-то короткой молитве. Бог силен и зло обратить в добро. И так будет всегда, до самого Его Пришествия, когда от великой скорби многие воззовут к Господу!

Ольга КОЛЕСОВА

Назад