Воспоминания
Да будет Воля Твоя
Нет в нашем братстве человека, которому не было бы известно имя Александра Васильевича Карева. А вот имя Анны Иосифовны известно немногим. А ведь именно эта женщина - его жена - разделила с великим Христовым подвижником все тяготы и невзгоды жизненного пути.
Когда обращаешь свой взор на людей великой веры и больших дел, невольно ищешь в перипетиях их судеб разгадку самоотвержения и вдохновения. Почему из искры Христовой любви в их душах возгорелось столь сильное и неукротимое пламя веры? В каких глубинах смирения и кротости вызрел этот прекрасный и мощный плод духа? Как на протяжении долгих и тяжелых лет им удалось сохранить свежесть и непосредственность детской веры?
Сегодня мы публикуем отрывок из воспоминаний Анны Иосифовны Каревой, относящийся ко времени ее детства и юности. Надеемся, что этот простой рассказ откроет вам не одну тайну, подарит не одно откровение.
Как часто мы спешим навстречу своему счастью, подгоняя время, не щадя ни себя, ни других. И забываем, что истинное счастье приходит тихо и легко, потому что в дома и сердца наши его вводит любящая и заботливая рука Господня.
В Петербурге на Большой Посадской улице жили мои родители — Иосиф Парфенович и Анна Андреевна Громовы-Парфеновы. Крестьяне Тверской губернии, они приехали на заработки в Петербург без определенной специальности, на случайные работы.
Я родилась третьей в семье в 1899 году. Помню себя с трех-четырех лет. Мы жили на Полтавской набережной Малой Невки в небольшом двухэтажном домике, в двухкомнатной квартире на втором этаже. Для нас, детей, там было хорошо: очень большой двор, зимой катание на санках по льду Невки, изваляемся в снегу - и румяные, веселые, мокрые от снега, усталые приходим домой и спим ночью крепко.
В 1905 году, будучи в положении, наша мама пошла в центр города на демонстрацию с рабочими и попала в облаву, где казаки разгоняли толпы людей. Чудом она спаслась. Но последствием было то, что вскоре родилась девочка с парализованной правой стороной. Ее назвали Тоней.
Родители мои были неверующими. О собрании евангельских христиан ничего не слышали. Папа любил выпить. В то время он работал ломовым извозчиком. Вечером мама должна была хорошо вымыть коляску, распрячь лошадь, накормить ее и почистить щеткой. Остальное время она занималась хозяйством.
Была у мамы тетка. Она втягивала маму в употребление спиртного. Бывало, уйдет мама утром и магазин за продуктами, по пути зайдет к тете и забудет обо всем, Нас в то время было уже пять человек детей. Каждый день одно и то же. Брат со школы приходит, спрашивает: '"Вы что-нибудь ели?" "Нет", - отвечаем. "А мама где?" - "Пошла в магазин и до сих пор нет". Берет он котелок и идет в казармы, которые были недалеко от нас. Принесет, помню, вкусные щи и кашу, накормит нас, и мы ожидаем маму спокойнее.
Прошло два года. Однажды Тоня заболела. Слышу ночью в другой комнате мама плачет. Говорит тихо папе: "Только недавно ее смотрела, она была еще жива. Как я не углядела". "Значит, Тоня умерла", - говорю я себе. Вдруг мне стало страшно, что и я умру, если буду держать руки на груди, сложенные крестом, как у умерших.
Спали мы вместе с сестрой. Тесно, не было куда положить руку, она свисала и затекала. Невольно я клала ее на грудь, вместе с другой рукой - получалось накрест. Спохватившись, снимала руку с груди — и так до рассвета. Несмотря на усталость, все же боялась закрыть глаза.
Вдруг вижу: открывается дверь и входит Христос в голубом одеянии, как на иконах. Тихо идет ко мне со светлой улыбкой на лице, кладет руку на мою голову, как бы благословляя, и тихо удаляется. В душе засветилась радость, успокоилась. Я поняла, что сложенные на груди накрест руки ни на жизнь, ни на смерть не влияют.
Об этом никому не рассказывала. Все сохранила внутри себя, боясь потерять впечатление от виденного. Но в сердце ощущала радость и покой. А себе все говорила: "Он меня благословил и бояться мне нечего. Он со мной!" Так Господь посетил меня в раннем детстве и не покидал до старости.
Бабушка моя была по-православному очень верующая. Учила нас, детей, молиться. Бывало, поставит на колени перед иконой с зажженной лампой и велит вслух за нею повторять молитвы, пока не заучим. Спросишь ее: "Бабушка, а разве Бог видит, если я делаю что-нибудь плохое?" - "Конечно, видит", - отвечала она. - "А если в землю спрячусь?" - "И там видит", - отвечала бабушка. Таким образом, она вселяла в мою детскую душу страх Господень, а также созидала привычку всегда молиться.
Однажды мама собралась с нами в гости к тете. Но по дороге братишка подставил мне ножку, я упала и расшибла себе лоб, пошла кровь. Пришлось вернуться домой, к большому огорчению остальных детей. После перевязки боль утихла, но уже стемнело и пора было спать. Я пошла в другую комнату, встала на колени перед иконой Спасителя с зажженной лампадкой и стала молиться.
Сначала прочитала заученные молитвы, потом незаметно перешла на свою, жалуясь на брата, что он меня обидел.
Мне казалось, что Христос не реагирует. И я по-детски задала вопрос вслух: "Скажи! Ты Бог или нет? Почему, когда я разговариваю с человеком, он или улыбается, или сердится, а Ты нет? Неужели Тебе все равно, что мне больно?" И повернувшись к окну, стала молиться в небо своими молитвами.
Сам Господь показал мне, что Он нерукотворен, что Он есть Дух и что молиться Ему нужно в Духе. После этого на икону уже больше никогда не молилась, а из заученных молитв оставила только "Отче наш".
После смерти Тони мама сильно тосковала. Недалеко от нас жила семья трезвенников - "братца Чурикова". Они часто вечерами пели, прославляя Бога. Мама с ними сблизилась и начала посещать их собрания.
В 1907 году мы переехали на Кронверский проспект. Папе нужна была квартира там, где были конюшни и коляски. Вскоре на этом же Кронверском проспекте, напротив нашего дома, в бывшей булочной открылись собрания евангельских христиан. Мама пошла туда, а за ней и я.
Зашла, осмотрелась: зал продолговатый, небольшой, деревянная кафедра, много скамеек простых и некрашенных. Села на первой скамейке перед проповедником и смотрю на него в упор. Конечно, не все понимала, слишком было новое, по пение понравилось, и я начала подпевать.
Мама стала посещать собрания постоянно. Брала свое большое Евангелие и спорила с братьями, что ее Евангелие настоящее, а у них совсем другое. С большим терпением братья доказывали ей, что Евангелие одно: она сверяла свое Евангелие с их. Когда, наконец, убедилась, что Евангелие действительно одно, стала ревностно посещать собрания.
В этом же году на Монетной улице в доме 3 открылась воскресная детская школа, куда приглашали желающих детей. Когда мне мама сказала об этом, то в первое же воскресенье я пошла туда одна.
При входе меня встретили девушки, предложили раздеться и провели в зал. Собрание уже началось, все дети пели стоя. Перед ними стоял высокий молодой человек и дирижировал. Меня посадили на первую скамейку, рядом с девочкой моего возраста. Мне было приятно, что это собрание состоит из детей, таких же, как я, и проповедник говорит на понятном детям языке. Это был Федор Иванович Санин. Мне показалось, что собрание прошло очень быстро и не хотелось уходить домой.
Дома долго находилась под впечатлением этого собрания, вспоминала слова гимнов и слова проповедника. На следующее воскресенье я пришла раньше, сама разделась и села на то же место, куда меня посадили в первый раз. Вскоре мы все перезнакомились друг с другом. Сидящую рядом со мной девочку звали Шура Яковлева. С ней мы особенно подружились.
Федор Иванович Санин очень любил детей, а уж дети его еще больше любили. Он много работал над нашими душами. Устраивал поездки за город, все больше в Озерки: там был лес, а рядом молочная ферма, на которой всегда было молоко, хлеб, булочки, и можно было накормить ребят досыта. Мы пели духовные гимны, играли в разные игры. Старшие катались по очереди на качелях. Проведя целый день на воздухе, мы поездом отправлялись обратно. По дороге тоже пели. Такое остается в памяти на всю жизнь и наполняет душу большой радостью.
В 1909 году родилась в семье восьмая сестра Нина. Уход за ней поручили мне. Обычно гулять уезжала на Елагин остров. Напротив дворца Столыпина была большая поляна с высокой травой, и рано утром никого там не было. Это время я использовала для изучения Библии. Всегда в коляску клала рожок с молоком, Библию и карандаш. Ставила коляску в тени под деревом, а сама располагалась на траве и читала Слово Божие. Какие это были чудные, незабываемые минуты моей жизни! Гулять с подругами было некогда. Нужно было помогать семье по хозяйству: стирка, уборка, мытье полов и окон лежало на мне. Но я все делала с пением: и работа спорилась, и голос развивался.
В 1910 году я окончила начальную школу, дальше учиться мне не пришлось. Тайком я часто плакала из-за этого. Мне предстояло изучать швейное дело, которое впоследствии стало основным средством существования для всей моей семьи.
Федор Иванович Санин иногда навещал нашу семью. Оставался на ночлег и вечерами долго беседовал с детьми. Он интересовался моим духовным состоянием, занятиями в школе, заботился о моем возрождении.
Сама я об этом не задумывалась. Мне казалось, что никакого греха не делаю, стараюсь исполнять волю Божию с с раннего детства. В чем же мне каяться? Федор Иванович терпеливо объяснял, что такое возрождение, и я начала задумываться. "Кто не родится свыше, не увидит Царствие Божие" - эти слова тревожили меня. Куда бы я ни шла, одна мысль не давала покоя: я не возрождена. Знала, что Христос умер за всех грешников, но как-то не смела сказать, что Он умер лично за меня. Знала, что Христос приготовил райскую жизнь для кающихся, но не могла сказать с уверенностью, что лично для меня.
Начались в душе моей тревоги, сомнения, размышления. Однажды, будучи одна дома, уставшая от борьбы, сказала себе: "Что же, может быть, и не было у меня возрождения, но еще не поздно отдать свое сердце Христу". Встала на колени и горячо молилась Господу, Которого любила всем сердцем. И Он послал в мою душу покой и уверенность в искуплении прегрешений. Это произошло в 1911 году. Мне было двенадцать лет. Внутренняя борьба кончилась, и я могла с уверенностью сказать, что я Его дитя.
Я стала часто посещать собрания для взрослых. Слушала проповеди И.С.Проханова в Фонарном переулке и на Моховой улице. В Тенишевском зале проповедовал В.А.Фетлер. В Казачьем переулке он устраивал собрания для падших людей. Проповеди И.В.Каргеля и всех перечисленных проповедников были очень глубокими, но по содержанию и по форме эти проповедники очень разнились друг от друга. Так, Фетлер был очень энергичный проповедник. Он буквально бегал взад и вперед, делая резкие движения. В одной из проповедей он сказал следующее: "Вы не можете бросить грех? Вы дьявола уговариваете: господин сатана, я пн могу тебе служить! Разве так надо с ним разговаривать? По рогам его!" - как крикнет он на весь зал. У него во время проповеди не заснешь.
Любила я бывать и на собраниях Армии Спасения. Мне очень нравилось стройное маршеобразное пение под аккомпанемент концертино - маленького инструмента шестигранной формы с мехами, как у гармонии. "Спасенки", как называли членов Армии Спасения, вглядывались в ряды сидящих слушателей и, если замечали малейшие знаки пробуждения на лицах, тут же подходили и начинали убеждать в необходимости покаяния. Вставали тут же у скамьи на колени и молились с кающимися.
И.С.Проханов проповедовал ровно, спокойно, внятно, приводя последовательно мысли из Слова Божия. Солидно у него получалось. Он сам был полный, высокий, представительный, внушающий уважение проповедник. Все его любили и уважали.
Я горько переживала, что не могла учиться: так хотелось много знать, чтобы отдавать свои знания другим. Я никогда не была уверена в себе. Это наложило на характер отпечаток замкнутости: избегала высказывать откровенно свои мысли, боясь что-то напутать и сказать не то. Правда, много читала, но без системы, что под руку попадется.
В 1913 году случайно встретилась с Александром Васильевичем Каревым на детском собрании на Лахтинской улице, куда он пришел заменить больного учителя, занимающегося с немецкими детьми. Удивительно, эта единственная, совершенно неожиданная встреча с ним произвела на меня какое-то странное волнующее впечатление. После общей части собрания дети пошли в свои группы. Мне навстречу шел молодой человек, и я должна была уступить ему дорогу, так как проход был узкий, двоим не разойтись. Остановилась и взглянула на него. И в этот момент меня словно ударило током. Я не поняла, что это такое.
Больше Александр Васильевич не приходил в наш район, и мы не виделись года полтора. Моя подруга иногда рассказывала о нем, потому что ее мама тоже была учительницей воскресной школы. Так, она сказала, где он живет и чем занимается. О себе я пока ничего не говорила, хотела узнать, случайное это чувство или нет. Почему он занял мое сердце, когда я этого не ждала и была далека от таких мыслей? Но сердце хотело знать...
В 1914 году началась первая мировая война. Все ощутили ее на себе. Исчезали продукты, за хлебом стояли огромные очереди. Помню, мы варили овсяный кисель. Овес вымачивали, пропускали через мясорубку, промывали, процеживали и варили. На это уходил почти целый день. Жизнь делалась с каждым днем труднее. Работу достать было трудно, на бирже выстаивали огромные очереди. Если и была работа, то больше для чернорабочих. Но все эти трудности касались моих родителей. Я же продолжала жить привычной жизнью: посещала детские собрания, помогала по хозяйству.
Однажды к нам приехал один молодой человек из Таганрога, врач по специальности. Выяснилось, что он приехал просить у родителей моей руки. Сердце протестовало и твердило - нет! нет! Жених был в общем-то хороший, но я решила, что замуж ни за кого не пойду, пока "он" не женится, - и наотрез отказала этому человеку. Я поняла, что мне нужна была та единственная встреча, которая заняла мое сердце так, что не осталось места ни для кого другого. "Если она от Господа, то Он Сам все завершит, — говорила я себе. — Он усмотрит все Своими путями без моего вмешательства, и тогда мне будет ясно, что это от Него, Его воля..."
В июне 1915 года я приняла крещение. Наконец, моя мечта сбылась: я дала Господу обещание служить Ему всем сердцем и жизнью, что и старалась исполнять. В том же году состоялся выпуск учеников старших групп воскресной школы, кому исполнилось по шестнадцать лет. Это был праздничный день и обставлен он был так же торжественно! На душе было радостно и грустно.
Среди гостей был и Александр Васильевич Карев. Сердце мое трепетало: полуторагодовая разлука не угасила чувство в моем сердце, а, наоборот, оно возрастало. Однажды я рассказала об этом своей подруге. Она вела дневник и записала об этом. Дневник прочла ее мама. В один из вечеров она решила со мной поговорить откровенно. Не помню подробностей нашего разговора, но смысл его был таков: разве ты не видишь разницы в вашем положении? Он с высшим образованием, ты - с начальным. Что может быть между вами общего? Ты не должна позволять расти твоему чувству в сердце, ты должна гнать его. Это не от Бога! Ты же понимаешь, как смешно будешь выглядеть, ища взаимности. Веди борьбу с собой.
Разговор этот произвел на меня удручающее впечатление. Я много плакала в уединении, ища причину своей вины перед людьми и Богом. Я не искала встречи с ним, но, если чувство любви заняло мое сердце, в чем же моя вина? Ведь сердцу не прикажешь. Я старалась не искать встречи с ним, не попадаться ему на глаза, ни в чем себя не проявлять. А встречаться теперь нам приходилось почти ежедневно. Это было не так просто — все время быть на страже своего сердца. И я просила Господа, чтобы Он Сам освободил мое сердце, успокоил меня и указал, что мне делать дальше.
Однажды вижу я сон. Мы вдвоем, я и Александр Васильевич, стоим у реки, а рядом на воде покачивается лодка. Мы сели и поплыли. Он держал весла и греб, вдруг весла упали в воду. Нас понесло по течению, а впереди мост, и лодку несет на "быки". Вот-вот она разобьется и мы погибнем. Я почти приготовилась к этому, как вдруг, о, чудо, лодка резко повернула к берегу и уткнулась в песок. Засветило солнце, и на душе стало спокойно и радостно. Я проснулась.
Долго я размышляла, что бы это значило. Чувствовала, что это сон "не множества забот", а ответ на мою молитву. Много лет спустя, оглядываясь назад, я поняла, что он был послан Богом как Его план нашей совместной жизни. А в то время мне было важно лишь то, что мы плыли вместе в одной лодке.
После окончания воскресной школы я работала в Уличной миссии. Много пришлось выступать с сольным пением на собраниях Уличной миссии. Мы посещали ночлежные Дома, тюрьмы, раздавали брошюры и духовную литературу, издаваемую И.С. Прохановым. Работу эту, особенно посещение ночлежек, проводили с Полей Рыловой (Сальниковой). Бывало, придем в ночлежку, займем нары и ждем закрытия дверей, когда все успокоится. Тогда мы, помолившись, встаем и начинаем петь. Поля проповедовала хорошо, я больше пела. Считала, что пение тоже большое служение, если оно от души и хорошо подобраны гимны.
Не знаю людей, которые не любили бы пение, особенно духовное, которое разрыхляет почву сердца, и посев проповеди дает хорошие всходы.
Была у нас в Уличной миссии еще одна работа: трактиры. Там в дымном смраде сидели пьяные мужчины и женщины, курили, громко говорили. Мы заходили по двое, брат и сестра. Брат для проповеди, сестра - для пения. Помню, войдешь в какой-нибудь трактир в глухом районе: небольшое помещение, дым, шум. Ну как привлечь внимание? Конечно, пением. Встану, бывало, к стойке, помолюсь в душе, чтобы Господь помог взять правильный тон и спеть с душой. Запою какой-нибудь призывный гимн, а когда установится тишина, вступает брат со Словом Божиим. Все слушают внимательно. Редко, чтобы кто-нибудь персбивал его или кричал. После слова брата еще спою. И мы идем в другой трактир. Так в течение вечера удавалось посетить несколько трактиров.
В то время я работала продавщицей в магазине "Работы бедных женщин", где продавала белье. Это отнимало много времени. Труд на работе и в кружке было совместить трудно, и кружкам я стала уделять меньше времени.
Однажды после репетиции Александр Васильевич сказал, что хочет поговорить. Я заволновалась: "Боже мой, о чем? Не выдала ли я себя чем-нибудь?" Мы пошли по направлению к Барочной улице, к трамвайной остановке. По дороге он задавал вопросы, какие не помню, но наводящие на сердечные чувства. Я отвечала. Так мы простояли на остановке до последнего трамвая.
Я совсем было уж успокоилась, но этой беседой он меня вновь растревожил. Не спала почти всю ночь, вспоминая наш разговор. На следующей неделе после сыгровки он снова захотел со мной поговорить, и мы пошли тем же путем. Я была смелей на этот раз, чувствовала, что это решающий вечер. И действительно, на этот раз он сделал мне предложение.
Я верила и не верила. В ответ только указала разницу нашего положения и образования. Он сказал, что образование можно повысить самообразованием и что он тоже не из дворянской семьи. Могла ли я отказать? Нет! И с радостью дала согласие на нашу совместную жизнь.
Это произошло осенью 1916 года. Так я стала невестой Александра Васильевича. Потом я спрашивала его, почему он остановил свой выбор на мне, ведь столько девушек окружало его. И он рассказал.
Наш общий друг Арсений Иванович Сорокин был учителем воскресной школы. Он хорошо знал и нашу семью и Александра Васильевича.
Однажды, будучи в гостях у брата Сорокина, Александр Васильевич заночевал у него. Состоялась сердечная беседа. Сорокин спросил: "Шура, почему не женишься?" - "Не знаю на ком, девушек много, выбрать трудно".
- "А я знаю, что одна девушка тебя очень любит," - сказал Арсений Степанович. "Кто она?" - "Отгадай!" И Александр Васильевич стал перечислять, так и не назвав моего имени. "А Нюру Громову знаешь?" - "Да что ты, не может быть!" - "А ты проверь, последи и убедишься".
Александр Васильевич последовал совету друга, начал наблюдать за мной. Но откуда узнал о моем чувстве Арсений Степанович - эта загадка мучила меня долго. Очевидно, дневник подруги выдал мою тайну, или между учителями состоялся разговор. Как бы то ни было все совершилось. Я не верила своему счастью. "Неужели?" - все твердила я.
Александр Васильевич о своем намерении жениться рассказал лучшему другу - Николаю Александровичу Казакову. Тот пересказал своему дядюшке - И.С. Проханову, и уж Иван Степанович позвонил матери Александра Васильевича, чтобы ее поздравить. Увы! Для нее это известие не было радостью. Она была огорчена и не хотела давать согласия на наш брак, требовала, чтобы он от меня отступился. Но Александр Васильевич наотрез отказался это сделать. Теперь я жила уже в ожидании, что будет дальше. Как бы то ни было, мы решили обручиться и ждать удобного для бракосочетания времени.
Мы попросили нашего пресвитера Капитона Петровича Петрова обручить нас. Собрались у моих родных на Крестовском острове. В присутствии братьев объявили, что мы жених и невеста. По желанию Александра Васильевича я одела кольцо на левую руку, чтобы не соблазнялись видевшие нас вместе и молодые люди видели, что я не свободна.
В 1917 году произошла революция. С нею наступила полная разруха. Ходить по улицам было опасно, того и гляди подстрелят. На бирже труда тысячные очереди безработных. С продовольствием стало совсем плохо. Холод, голод, эпидемии. Многие верующие покинули город. Уехали и мои родные на родину отца в деревню, в Тверскую губернию. Я осталась в Петрограде. Работала в столовой трамвайного парка — ради пропитания.
Возобновились собрания в Тенишевском зале, открылось собрание и цирке Чинизелли на три тысячи человек, собрания также проходили в Морском Манеже, вмещавшем десять тысяч человек. Помню, члены Уличной миссии ходили с пением и плакатами христианского содержания по улицам Петрограда и проповедовали на улицах. Уличная миссия во главе с братьями К.Ф. Сальниковым и А.В. Каревым начала издательство журнала "Призыв". Он был основан миссией при Петроградской церкви евангельских христиан. В тяжелое неопределенное время приступили мы к изданию нашего скромного журнала.
Отовсюду поступали вести о жестокой братоубийственной войне. Разбушевалась грозная стихия человеческих страстей, и в этой буре гибли сотни тысяч людей. Необходимо было всем несчастным страдальцам, разбитым жизненной бурей, указать тихую гавань спасения. Призывать ко Христу, к служению Ему и меньшим братьям Его, нашим ближним - это было целью и задачей нашего журнала.
После октябрьской революции разруха и голод усилились. Продукты доставать стало совсем трудно, не хватало хлеба. На Крестовском мы посадили маленький огородик: картофель, морковь, брюкву. Была у нас корова, дававшая немного молока, которое мы меняли на хлеб. Это помогло нам выжить.
В 1918 году банковские служащие объявили об отказе сотрудничать с советской властью. Институт, в котором учился Александр Васильевич, на время закрыли, и он поступил работать в банк контролером. Работа у него пошла хорошо. Вскоре он получил квартиру с обстановкой. Теперь, когда он имел и заработок и квартиру, ничто не мешало нам соединить нашу жизнь. Будущее нас не страшило, жить или умереть - лишь бы вместе. И мы назначили день бракосочетания на 20 октября 1918 года.
Сочетал нас Капитон Петрович Петров в церкви на Лахтинской улице. Платье мне пришлось шить самой из хлопчатобумажной ткани. Ни фаты, ни цветов. Но зато был большой белый шарф, которым меня во время бракосочетания покрыл пресвитер Капитон Петрович.
Мамы рядом со мной не было, и обо мне хлопотала чужая женщина. Она испекла картофельные пироги с брюквенной начинкой.
Николай Иванович Казаков вспоминал, что на нашей свадьбе было много горчицы. Не помню, к какому блюду она нужна была. Одно помню, что было много друзей, которые пели, желали добра и счастья. Было очень радостно и весело.
Такая у нас была свадьба. В сущности, не важно, как мы ее провели, важно, как жизнь прожили.(Продолжение следует)
Записала Лидия ЛОСКУТОВА